Грэм Джойс - Там, где кончается волшебство Страница 38

— Осока, ты тем прекраснее, — промолвил он, — что не знаешь себе цены.

Затем наклонился и снова поцеловал меня.

Мужчина шагал на нас тяжелой поступью. Я знала, что он не представляет опасности. В отличие от проворной собаки, поймать нас он не сможет. Зато сможет сильно навредить, если с одной из сторон перекроет нам дорогу, а если еще сумеет организовать своих питомцев и натравить туда, куда ему нужно, то может просто выиграть битву.

Собаки снова сидели у нас на хвосте. Я чувствовала их дыхание и слышала звук щелкающих челюстей, остервенело кусающих воздух. Тут заяц выкинул совсем уж неожиданный кульбит. Он прямиком рванул к мужчине. Я удивилась, но знала только, что нужно следовать за ним. Для браконьера это явилось полной неожиданностью. За пару ярдов до мужчины мы повернули, потом еще раз резко повернули и в результате обогнули его этаким зигзагом. Мы прошмыгнули в дырку сквозь живую изгородь и вырвались на следующее поле.

Мужчина выругался, псы завизжали. Они продрались сквозь кусты и рванули за нами следом. Я начинала потихоньку терять силы, а заяц, как ни странно, не выказывал ни малейших признаков усталости. Наверное, потому, что я лишь притворялась зайцем. Краем глаза я заметила, как браконьер перемахнул через калитку, и вот он тоже мчится за нами, пока его собаки сокращают дистанцию.

Чез расстегнул мне блузку, груди выпали наружу. Он на секунду замер и зачарованно смотрел на них, будто они таили опасность. Я чувствовала, как силы понемногу возвращаются ко мне, но все еще была безнадежно слабой и совершенно неспособной сопротивляться. Он наклонился и поцеловал мои соски. Сердце бешено забилось. Язык присох к нёбу. Чез присосался к моей груди, потом спустился ниже, прошелся языком по впадинке под грудью, покрыл поцелуями живот.

Потом задрал мне юбку, сорвал трусы. Я пробовала кричать, пыталась остановить его, но не могла и пальцем пошевелить. Как будто к рукам и ногам подвесили гири. Раздвинув мне ноги, он перекинул их через ручки кресла. Я бешено сигналила глазами, чтобы он остановился, чтобы не делал этого.

Мне захотелось крикнуть зайцу, что больше не могу, что я не заяц — я женщина. Борзые буквально наступали мне на пятки, а я бежала, бежала, и сердце мое сбоило, и кости готовы были треснуть от напряжения. Заяц оглянулся и понял, в каком я жалком состоянии; он видел, что мне не перегнать собак. Одна из них уже сравнялась со мною и стиснула челюсти вокруг моей ноги. Меня пронзила жуткая боль, я видела только кроваво-красное небо и приготовилась к смерти. Но в эту же секунду заяц сбавил ход, причем намеренно, позволив оставшимся собакам себя настигнуть. Вместо меня. Третья собака оставила меня в покое и тоже кинулась к зайцу.

Чез расстегнул ремень, спустил штаны, член у него стоял торчком; затем он вошел в меня, и я заорала. Это был первый звук, который я произнесла в тот день. Мне было больно. Он беспощадно тыркался в меня, пахучий пот катился с него ручьями, лицо побагровело и сделалось уродливым; когда он кончил в меня, оно исказилось до неузнаваемости.

Он задрожал, и голова его упала мне на грудь. Я подалась вперед, ртом дотянулась до мочки его уха, больно укусила и долго не разжимала зубы.

Пытаясь высвободиться, он вмазал кулаком мне в глаз. Он бил не разбирая, повредил мне ногу. Я вгрызлась еще сильнее и почувствовала, как рот наполнился кровью.

Собаки рвали зайца на куски. Они метались в облаке крови, застившем небо. В сухой пыли полей нежданно разразилась буря. Псы разодрали его в клочья и разделили их между собой. Он сдался, чтобы я могла уйти.

И вот я, изможденная, неслась в укрытие. Вернулась на тот же пятачок за живой изгородью, где прождала весь день. Трава была еще примята там, где раньше сидел заяц. Я зализала ранку на ноге и притаилась. Даже умудрилась выровнять дыхание. Оставалось лишь надеяться, что изгородь меня убережет, а жертва, принесенная зайцем, насытит аппетит собак.

24

Когда вернулась Джудит, я промывала ранку на ноге. Чез к этому моменту уже ушел. Я, как смогла, прибралась. На полу еще остались капли крови. От слабости я вся дрожала, но все равно была безмерно рада снова двигаться.

— Очухалась, как я погляжу! — воскликнула Джудит.

— Да.

— Как себя чувствуешь?

— Вообще без сил.

— Что ты там колупаешься?

— Я щиколотку разодрала.

Поскольку я сидела к ней спиной, она еще не видела всех жертв и разрушений. Когда я повернулась, она увидела синяк под глазом.

— Осока! Что стряслось?

— Голова закружилась, и я упала.

— Садись, — засуетилась она, — тебе нельзя стоять. Только посмотри на себя — ты вся трясешься. — Она отвела меня обратно к креслу.

Я не сдержалась:

— Как ты могла уйти?!

— Я вышла всего на полчаса.

— Ты меня бросила! Нельзя было оставлять меня одну! Я не хочу оставаться одна!

Джудит присела на пол осмотреть мою щиколотку.

— Ну ты даешь! Чем ты ее намазала? Дай тряпку.

Она еще раз очень аккуратно промыла ранку, потом легонько промокнула. Еще раз осмотрела, теперь уже пристальнее.

— Хреново. — Отняла от раны тряпку. Подняла ко мне глаза. — Что-то пошло не так, Осока?

— Ты не имела права уходить.

— Расскажи мне все. Прошу тебя.

Я стиснула зубы. Сжала губы.

Что-то пошло не так, но не сказать чтобы совсем не так. В том смысле, что произошел некий поворот, как и положено, когда Обращаешься, — но поворот, совершенно неожиданный для меня. Прежде всего, мне нужно было съездить к Мамочке, и, хоть я находилась далеко не в форме для поездок, я все-таки отправилась в Лестер. Я ее три дня не навещала; она наверняка догадывалась почему.

В полном одурении от тягот уходящего дня я влезла в кожаную куртку и вышла. Мне сейчас меньше всего хотелось развлекать попутчиков, поэтому я направилась через лес на остановку автобуса. Рана на щиколотке побаливала. В глазах мерцали точки, конечно, из-за недавно пережитого эзотерического опыта. Свет просто меня измучил. Хоть было пасмурно, он находил прорехи в облаках и изливался на меня, как ртуть. В лесу по-прежнему кипела жизнь.

Услышав дребезжанье мотоцикла, я испугалась, что это Артур, и схоронилась за живою изгородью. Я обозналась. Сидя в кустах, я снова чувствовала, как терновник и кизил сплетают ветви за моей спиной. Как будто часть меня осталась там — в моем убежище. Или, наоборот, я что-то забрала оттуда и теперь оно всегда пребудет со мной.

В больницу я попала ближе к окончанию гостевого времени. В двенадцатой палате ярко горел свет. Парочка пациентов одарили меня странными взглядами. Оно и понятно: я выглядела как пугало или, скорее, как демон. Синяк под глазом, бритая башка. Но сил и времени на камуфляж не было. Я подошла к кровати Мамочки и начала беспомощно озираться.

Ее кровать была пуста. Белье снято, подушки не было. Куда-то подевались все личные вещи.

Я слышала шум шагов. Ко мне подошла одна из медсестер.

— Где Мамочка? — чуть ли не закричала я. — Что вы с ней сделали?

— Вы ее дочь, не так ли? — уточнила медсестра. Пойдемте.

Она отвела меня в кабинет дежурной медсестры. Дежурная медсестра заполняла график, висящий на стене. Мне предложили стул.

— Ваша мать в морге, — сказала медсестра, пришедшая со мной.

— Как в морге? Как? Когда? Когда это случилось?

— Сегодня днем.

Дежурная сестра оторвалась от графика.

— Мы сами справимся, спасибо. — Вторая медсестра ушла, оставшаяся взяла меня за руку. — Она была уже очень стара и очень устала. Она хотела уйти.

— Но меня не было рядом!

— Послушайте, — произнесла сестра. — Да, вас в этот момент не было рядом. Однако в ее смятенном состоянии ей казалось, что вы тут. Она мне так и сказала. И вас, наверное, обрадует, что, когда она умирала, с ней рядом находился ее друг Уильям. Так что она была не одна. Он попросил вам передать, что обо всем позаботится.

Оказывается, в ее последние минуты рядом с ней был Уильям. Это меня доконало. Я встала и пошла. Я больше не могла слушать всю эту ахинею. Сестра мне что-то кричала, но я не обернулась, а просто вышла в сгущающиеся сумерки и даже не знаю, как добралась до дома: то ли поймала попутку, то ли доехала на автобусе, то ли дошла пешком.

На следующий вечер меня посетил местный викарий, преподобный отец Миллер. Увидев меня на пороге, он так изумился изменениям в моей внешности, что даже оторопел.

— Осока! Боже правый!

— Я знаю, что выгляжу ужасно. Чем обязана? — Мне не хотелось, чтобы он входил. Я очень плохо спала, и меня по-прежнему мутило от испытаний предыдущего дня.

— Нам надо обсудить организационные моменты.

— Организационные моменты?

— Ко мне вчера заходил Уильям Брюэр. И я ему сказал, что должен прежде переговорить с тобой. — Он подмигнул.