Симона Вилар - Ведьма Страница 38

Бабы испуганно завизжали, кто-то из родовичей рванулся было, но страшный взгляд старосты остановил их. Стояли взволнованные и растерянные, потом попятились, отступая.

— Кто против меня пойдет?! — резко и громко воскликнул Громодар. — Кто, кроме меня, имеет право карать и миловать в селище Сосны?

Они отступали, видя плескавшуюся в его глазах силу, замечая, что большинство сильных мужиков все же принимают сторону старосты и собираются вокруг него, глядя угрожающе. Никогда такого противостояния в роду сосновичей не бывало. Да и не из-за девки же. Поэтому никто больше не противился, когда Громодар повторил приказ отправить в его одрину[47] приглянувшуюся ему девушку.

Малфутка была так поражена случившимся, что повиновалась молча. За ней захлопнули дверь, даже засов опустили, словно опасаясь, что сбежит, а она так и стояла, глядя перед собой застывшим взором. Потом приникла к двери, расслышала слова старосты, повелевавшего отнести мертвого Беледу к лесу и там кинуть. Пусть лежит на опушке, чтобы все видели, что грозит тому, кто поперек воли Громодара пойдет. И если не сожрут тело одноногого охотника волки до того как сойдет снег его похоронят там, где других родовичей закапывали.

«Не долежит до того, — как-то тупо подумала Малфутка. — Волки-то вон как завывают».

Прильнув к двери, она слышала, как за отделяющей одрину от остальной избы бревенчатой перегородкой тонко голосит Енея, как утешают ее бабы, как гомонят мужики. Потом где-то скрипнула дверь.

«Беледу поволокли», — все также безразлично решила Малфутка. И вдруг ощутила гнев, ярость. Отшатнулась от двери, мечась по одрине, путалась в покрывавших пол меховых шкурах, едва на светец[48] не налетела. Да как же посмел Громодар убивать и насиловать своих же родовичей! Видно, живая вода его телу помогает, а разуму нет. И не зря, видать, Малфутка всегда недолюбливала старейшину — чуяла в нем что-то темное, злое, как у прижившегося среди людей медведя, который только и ждет, кому бы вцепиться в загривок. И теперь ее отдали ему, как жертвенную овцу приносят на алтарь почитаемого божества. Ну уж нет!

Девушка затравленно озиралась. Она впервые оказалась в одрине Громодара. Здесь было богато. Рдела растопленная печь в углу, лавки вдоль стен были украшены резьбой, бревенчатые стены утеплены развешенными мехами. Само ложе, не менее широкое, чем кровать Свенельда в тереме Искоростеня, было покрыто пышной медвежьей шкурой. В ее изножий стоял сундук городской работы, обтянутый кожей со вбитыми шляпками медных, ярко начищенных гвоздей. Здесь негде было спрятаться, негде найти что-либо, чтобы оборониться. Ибо Малфутка и теперь решила не сдаваться. Да она скорее выцарапает глаза насильнику и погубителю своего родича, нежели отдастся ему, нежели позволит покрыть себя бородатому старцу, когда тело еще не забыло ласки варяга Свенельда, а душа стонет от горечи утраты…

Неожиданно Малфутка заплакала. Беледа был рядом с ней — самого детства, именно он научил ее охотиться, он привил ей любовь к лесу и научил, как его не бояться. Мужики часто гибли в лесу, а Малфутка была там как в своей стихии. И ни нежить лесная, ни дикие звери не смели ее тронуть. Люди говорили, что она заговоренная, а Беледа, который тоже так считал, учил, что не стоит ей гордиться да показывать, что лес и впрямь принимает ее как свою, дает почти чародейские силы и мощь. Он был умен, он поучал и советовал. Малфутке не верилось, что отныне она никогда не услышит его низкого глухого голоса, не различит постукивания деревянной ноги…

Тоска по любимому дядьке заставила девушку даже забыть о том, что ее ожидает. Она сидела на меху у ложа и горько плакала, давясь всхлипываниями. Но резко замерла, когда стукнула дверь и в одрину вошел Громодар. Он закрыл дверь, опустил засов. Двигался не спеша, сперва даже не глядел на сжавшуюся у кровати девушку. Она же смотрела на него во все глаза, видела, как он скинул через голову рубаху, зачерпнул ковшом в бадейке воды, пил долго, с удовольствием. Потом так же не спеша сел на кровать и протянул Малфутке ногу в расшнурованном башмаке-калиге.

— Разуй.

Она медленно стала отползать.

— Я не суложь твоя, чтобы быть покорной тебе.

— Ишь как заговорила! Видать, происшедшее с Беледой не научило тебя повиновению.

У Малфутки даже высохли слезы, лицо побелело от гнева.

— Да заберет тебя Кровник[49], за то что ты поднял руку на своего же родовича!

Громодар только хохотнул.

— Ну, с богами я как-нибудь сам разберусь. А ты делай что велю.

Он был уверен в своей непогрешимости, считая, что долгая жизнь почти сравняла его с небожителями и ему дозволено все.

Но Малфутка смотрела на него гневно, решив, что пусть Громодар лучше убьет ее, нежели она повинуется ему.

— Ишь, как глазища-то горят! — хмыкнул староста. — Это ты у варяга своего такой дерзости научилась? Ну, полно, полно. Я глава рода, и ты должна делать все, что прикажу.

— А помоев испить тебе не принести, сыч старый? — издевательски любезно спросила Малфутка.

Громодар вдруг резко кинулся к ней, схватил за косу, рывком наклонил, уперев лицом в меховые половики. — Да я тебя!.. Сука!

Несколько минут он гнул ее, тыкал лицом, тряс. Она отбивалась, уворачивалась, чувствуя, как рвутся волосы, как поддается неожиданной силе старосты тело. Но изловчилась-таки, умудрилась укусить его в запястье.

Громодар взвыл и так ударил ее ногой, что она отлетела, перевернулась на спину, задыхаясь от боли в подреберье. Подол ее задрался, обнажив колени, а староста был уже тут как тут, навалился, раздвигая сильным коленом ее ноги.

Все же на миг ему пришлось отвлечься, когда развязывал гашник, удерживающий штаны, и Малфутка тут же рванулась, успела одной рукой вцепиться ему в бороду, дернула, вырвав клок. Громодар зашипел, а потом обрушил на ее голову удары кулаков. Боль оглушила девушку, голова ее моталась из стороны в сторону, а Громодар вновь и вновь наносил удары.

— Забью, тварюка! Затопчу как грязь!

Она стала плакать, и это немного умерило пыл старосты.

— Так-то, змея.

Он вновь приподнялся, рывком выдернул гашник из штанов, они стали сползать, открыв его налившийся от похоти член. Громодар схватил бессильно лежавшую руку Малфутки и заставил взять его.

— А ну-ка, введи!

Она резко разжала пальцы и обеими руками вцепилась в мех на полу за спиной. Громодар возвышался над ней, голый, всклокоченный, страшный. А она лежала распростертая, избитая… Малфутка даже не сразу поняла, что произошло в ней, но вдруг ощутила неимоверный прилив силы. Горячей, идущей откуда-то из глубины, столь могучей, будто ветром пахнуло, так что далее волосы ее разлетелись.