Гай Орловский - Ричард Длинные Руки – маркграф Страница 38

Битва постепенно затихала, со всех сторон слышались крики о пощаде. Я ждал, что победители будут жадно хватать в плен, это же деньги, немалые деньги, но рассвирепевшие воины убивали и убивали в ярости.

Хотя, мелькнула циничная мысль, знатные роды лучше вырывать с корнем. Больше освободится земель, которые раздам своим сторонникам. Возможно, мои воины как раз это и понимают, когда наносят смертельные удары, а упавших закалывают мизерикордиями.

Я вытер лезвие меча, на нем не только кровь, но и прилипли чьи-то волосы, бросил в ножны. Несмотря на жестокую сечу, на этот раз я протрезвел достаточно быстро.

Граф Ришар спешился и шел по бранному полю, тоже забрызганный кровью, страшный, но с волчьим оскалом торжества. За ним спешат его вассальные рыцари, попутно высматривая своих и громко дивясь, что среди павших почти все – сенмарийцы.

Отец Дитрих и его священники оказались на поле еще до того, как затихла битва. Когда я прошел мимо, священники уже побледнели и пошатывались, переливая свою силу в раненых, только отец Дитрих все еще двигался быстро и без устали.

Граф Ришар первым достиг части поля, целиком заваленного трупами троллей. Эти громадные чудовища с крохотным мозгом даже не соображают, что, когда столкнулись с превосходящей силой, надо бы бежать. Нет, тупо лезли на длинные копья и полегли все.

– Мощные звери, – говорил сэр Растер с восхищением. – Жаль, не на нашей стороне.

– Да, – согласился барон Альбрехт, – наш сэр Ричард использовал бы их умнее.

Умнее, мелькнула злая мысль. Это значит, оставить популяции троллей, кентавров и огров в неприкосновенности? Выделить им резервации?.. Неплохая идея, но снова вспомнить о ней стоит не раньше, чем сломим военную мощь этих говорящих животных. Когда действительно их останется мало, исчезающе мало.

Тогда да, можно. Но все равно сохранится опасность, что гребаные соломоновцы начнут кампанию за уравнивание прав этих существ с людьми, за восстановление их избирательных прав, за выделение им квот в университетах и в правительстве, а самое худшее – могут потребовать закрепить в законодательном порядке их право на отправление религиозных обрядов, даже на сохранение самобытности и прочей дури. А что им понадобятся человеческие жертвы, там же такие боги, то, может быть, пойти на взаимоуступки и передавать им преступников из тюрем…

Я скрипнул зубами, кулаки сжались. Нет, преступников буду вешать сам, никого троллям не отдадим. А троллей всех под корень. Как и прочих. Все равно где-то останутся их племена. Тех и загоним в строго охраняемые резервации. И никаких им квот. И хрен со всеми, кто будет навешивать на меня всех собак, как на тупого и узколобого фанатика. Пока Соломон был тупым и узколобым, он создал величайшее государство, богатое, могучее и просвещенное, но как только стал человеком широких взглядов и предельного гуманизма, так все изосрал, разрушил и вверг свой народ в тысячелетние страдания.

Нет уж. Плевать мне на ваши…

Кулаки снова сжались, сердце стучит, я потряс головой с удивлением, сказал вслух:

– Успокойся, Ричард. Успокойся. Эти политкорректные гады, может быть, вообще не появятся! Может быть, это такая случайная аберрация была в моем срединном.

Граф Ришар посмотрел на меня с беспокойством:

– Сэр Ричард!

Я криво усмехнулся.

– Простите, граф.

– Что-то случилось?

– Да подрался малость, – ответил я небрежно. – Налетели… эти гады… каркают о правах человека…

– Демоны?

– Да, – подтвердил я. – И не разберешь, кто подлец, а кто просто дурак…

Он с уважением покачал головой, но посмотрел с опаской.

– Для меня бой кончился, а для вас, паладинов, не прекращается.

– Золотые слова, – согласился я. – Только горькие.

С железным грохотом, звоном и лязгом подошла шагающая башня из металла. Руки в помятом железе доспехов поднялись с трудом, жутко скрипя и скрежеща, шлем отделился от туловища с тем же скрежетом протестующего металла.

Голова и лицо сэра Растера блестят красным, как у тюленя в лучах закатного солнца. Весь будто вынырнул из озера крови, за ним остались кровавые лужи следов. Мне показалось, лучи заходящего солнца так окрашивают металл его доспехов, но с содроганием увидел, что небо затянуто серыми облаками, солнца нет.

Доспехи сэра Будакера и сэра Митчелла тоже утратили блеск, уступив кровавым потекам. Шлемы то ли потеряли тоже в пылу схватки, то ли передали оруженосцам, волосы слиплись и торчат, у Будакера – красным гребнем, у Митчелла ежиком в разные стороны. Кровь и на щеках, у Будакера смешивается со своей: скула рассечена, оттуда все еще сползают алые капли.

– Победа! – сказал Митчелл с чувством. Он глубоко вздохнул и вскинул очи горе. – Спасибо, Господи, что не вмешивался, а победу мы получили сами!

– И такую славную, – добавил Будакер. Он с гордостью оглянул огромное поле битвы. – Запомнит этот день надменный Вирланд, запомнит… Наплачутся их вдовы.

Сэр Растер добавил с грубой насмешкой:

– Ничего, мы их утешим, га-га-га!

– И заставим пухнуть утробы, – заявил Митчелл азартно.

Подошли Ульман, Зигфрид, Теодорих, Зигфрид добавил с хохотом:

– Женщины должны рожать от победителей!

– Да, – поддержал Растер, – га-га-га!.. Село за селом, город за городом… заполним армландцами!..

Сэр Будакер напомнил:

– Про наших славных друзей брабантцев не забывайте. Их хоть и меньше, но у них есть своя доля добычи.

Зигфрид отмахнулся.

– Вдов и даже замужних на всех хватит. Я вот на простолюдинок даже не смотрю, сразу скачу в богатые дома и там задираю подолы знатным дамам!

Будакер поинтересовался:

– И ни разу по морде не получил?

Зигфрид ухмыльнулся, очень довольный, рот расплылся до ушей.

– Ни разу. Подчиняются довольно охотно. Как же, со мной право силы!.. Она все равно остается как бы чиста и невинна, все было против ее воли. А мне так как раз и нравится.

Я пошел дальше, а рыцари, уловив, что не хочу слушать их разгорающуюся дискуссию о самом важном, остались, только посматривали, чтобы из мертвых никто не встал и не бросился на меня в ножом в руке.

Черт, сколько ни выдавливаю из себя этого гребаного политкорректного слизняка-общечеловека, но внутри холодно, будто проглотил глыбу льда. И всего трясет, как медведь грушу. Никак не могу себе, дураку, вдолбить, что это статистика, да, статистика! Я уже государь, должен мыслить широкими категориями. Это не убитые, даже не павшие, а всего лишь боевые потери, естественная убыль в процессе боевых операций.

Или, если не получается пока что взирать мудро и отстраненно, тогда хотя бы юркнуть в раковину эстета. Это они ухитряются видеть красивое поле битвы, где изящно торчат из земли мечи, в художественном беспорядке разбросаны иззубренные топоры, булавы, моргенштерны и сломанные копья, тускло блестят доспехи павших, бродят и фыркают кони с опустевшими седлами, а я почему-то вижу разрубленные головы с вытекающими мозгами, безобразно вывалившиеся кишки, сизые внутренности, в которые уже спешат вцепиться мелкие зверьки. За такое видение и сам себя упрекаю, не видеть – спокойнее, но что делать, я человек, а не придурок-эстет. Это для них война лишь бравурные марши, цветные мундиры, блестящие доспехи и бросающие вверх чепчики восторженные женщины.