Евгений Малинин - Ученик Страница 38

Было очень скучно. Спать я не мог, ожидая, что с минуты на минуту раздастся зловещий скрип отпираемых запоров, и я увижу величественную красную фигуру, думать о чем-нибудь, кроме предстоящей встречи, я тоже не мог, поэтому, лежа, тупо пересчитывал камни в кладке стен своей камеры.

Наконец ожидаемый скрип раздался. Я нехотя, изображая супермена, приподнял голову, однако, вопреки моему ожиданию, открылась не дверь, а повернулся один из камней – рядом с моей лавкой. Я приподнялся и заглянул в образовавшуюся нишу. Там стояли самая обыкновенная глиняная кружка с какой-то темной жидкостью и миска, в которой лежал здоровенный бутерброд с ветчиной. Голодом морить меня явно не собирались. Решив, что травить меня тоже не имеет смысла, я вытащил харчи из ниши и начал спокойно жевать, прихлебывая из кружки слабое вино, по вкусу напоминавшее наш российский сидр. Если мой хозяин наблюдал сейчас за мной, он непременно решил, что мое положение меня совершенно не волнует. Расправившись с завтраком, я сунул пустую посуду в нишу, и камешек, со скрипом повернувшись, встал на свое место в стене. Одновременно не менее звучно развернулась одна из угловых плит, выдвинув на пол камеры приличных размеров ночной горшок.

«Это почему ж они изготавливают ночную посуду таких невообразимых размеров», – опять подумал я, справляя свои естественные нужды. Закончив, я повернулся к стене и громко заявил:

– А умыться узникам в этой захудалой тюряге дают?

Словно в ответ на мои слова из щели между камнями прямо в ночной горшок тонкой струйкой полилась вода. Вымыв руки, умывшись и прополоскав рот, я вытерся рукавом рубашки и направился опять к своей лавке, а все гигиенические удобства с сопутствующим скрежетом убрались туда, откуда появились.

«И все-то у них не как у людей, – вяло подумал я. – Сначала завтрак, потом утренний туалет…»

Делать опять было совершенно нечего, и я принялся за свои арифметические упражнения по сложению и вычитанию камней в стенах камеры.

Так прошло еще часа полтора. Сквозь окно, проткнув утреннюю серь, вонзился в потолок ясный луч взошедшего солнца и пополз к стене со скоростью поднимавшегося светила. Солнечный зайчик перепрыгивал с камня на камень беззаботно и весело, не замечая сидевшего в камере узника. А у меня появилось новое развлечение – я пытался угадать, за сколько ударов сердца он достигнет очередной черты, разделявшей камни кладки.

И тут, совершенно неожиданно для меня, раздался скрипучий смех. Я резко обернулся и увидел, что в двери появилась рваная дыра, оплавленная по краям красным свечением. Сквозь нее была видна часть коридора за дверью, где стояло самое настоящее инвалидное кресло. В кресле сидел, без сомнения, Красный Магистр – но в каком виде!

Он по-прежнему был одет во все красное, но сияние, обволакивавшее его фигуру, исчезло. Волосы превратились в редкие, спутанные, истонченные, безжизненные нити, напоминавшие плесень, загустевшую на запавших висках, белый благородный лоб пожелтел, его густо изрезали глубокие морщины, глаза потухли и ушли глубоко в глазницы, отороченные широкими траурными тенями, нос выдавался вперед грубым костистым уступом, щеки и губы ввалились, словно их внутри уже не поддерживали зубы, все лицо как-то сморщилось и пожелтело, худые руки, безвольно лежавшие на широких подлокотниках кресла, были покрыты желтой пергаментной кожей, безобразно испятнанной старческими коричневыми веснушками, сухие пальцы с узловатыми суставами явственно дрожали. Пламенеющие одежды свисали с этого глубокого старца свободными, плавными складками, совершенно скрывая контуры фигуры.

И это воплощение немощной старости хрипло дребезжало, изображая веселый смех и не разжимая губ. На мгновение мне стало жутко, как будто передо мной ожил один из гениальных, отвратительных офортов Гойи.

Тут, видимо, наткнувшись на мой изумленный взгляд, Магистр резко оборвал смех и натужно закашлялся. Лежавшие за его плечами на спинке кресла, затянутые в черную кожу, руки невидимого в проеме слуги, на мгновение исчезли из поля зрения и появились, сжимая ложку и серебряный флакон. Накапав из флакона в ложку несколько капель ярко-красной, похожей на свежую кровь, жидкости, левая рука спрятала флакон и придержала подбородок Магистра, в то время как правая отправила ложку в давившийся кашлем рот. Магистр мгновенно затих, закрыв глаза и расслабленно откинувшись в кресле.

Через несколько мгновений запавшие глаза открылись и уставились мне в лицо почти безумным взглядом.

– Видишь, что ты со мной сделал? – прошамкал беззубый рот, пришлепывая узкими бесцветными губами.

– Вынужден признать, что ты действительно сильно изменился за последние сутки, – ответил я, присаживаясь на своей скамейке. – Что же вызвало такие разительные изменения? Я думаю, тяжелый труд на ниве злобного колдовства и хроническое недовведение в организм белков, жиров и углеводов, вкупе с витаминами. В простонародье это называется плебейским словом «недоедание». Ты, папаша, похож на узника Освенцима, только я к твоей скоропортящейся внешности не имею ни малейшего касательства.

В течение всей моей издевательской тирады Магистр сидел не двигаясь, уставившись мне в лицо разгорающимся взглядом. Затем спокойным, несколько окрепшим голосом он спросил:

– Откуда тебе известно, что мой внешний вид сильно изменился? А то, что ты это знаешь, я понял до того, как ты открыл свою пасть, увидев твое изумление.

– Я действительно имел счастье слышать вчера ночью твой разговор с Арком. – Я не счел нужным это скрывать. – И тогда ты выглядел совершенно иначе. Я представляю, что ты мне готовишь, но, поверь, я счастлив от сознания того, что смогу распахнуть свою пасть, улыбаясь смерти в лицо, а ты этого сделать никогда не сможешь, потому что даже смерть загнется от страха, увидев твою улыбку.

Не обращая внимания на мои выпады, он продолжал не мигая смотреть мне в лицо.

– Значит, ты уже научился открывать и поддерживать туннельное окно? Способный мальчик! И многому ты еще научился?

– А что, мы начинаем экзамен на замещение вакантной должности Красного Магистра? – Я продолжал ерничать, стараясь вывести его из себя. Чем черт не шутит, вдруг от ярости с ним случится разрыв сердца или какая другая парализация. Но он не принимал моей игры, продолжая неотрывно пялиться прямо мне в глаза.

– До звания Красного, да и любого другого Магистра, тебе ой как еще далеко, – прошамкал он презрительно. – Ну чему ты мог научиться за четыре дня, пришлец?

Слово «пришлец» он выплюнул из скомканного рта как самое грубое ругательство.

– Может быть, ты можешь и такое?

Он по-прежнему неподвижно сидел в своем кресле, а из его широкого рукава вдруг потянулась толстая колбаса змеи, окрашенной в карминный цвет с темно-коричневыми разводами на спине. Раскачивая тремя головами, похожими на головы королевской кобры, черной мамбы и анаконды, змея обвила его ногу и спустилась на пол. Затем, извиваясь, она двинулась к проему двери. Я понимал, что дверь закрыта, но не был уверен, что этот ужас не проникнет в мою камеру через магическое окно. Вот три головы исчезли за обрезом пролома, вот они поднялись по двери до светящейся каемки и, размахнувшись, с легким звоном пробили завесу, разделявшую коридор и камеру. Я сразу услышал разъяренное шипение чудовищного гада. Голова кобры поднялась, развертывая капюшон, словно готовясь к броску, а из рукава Магистра нескончаемым потоком выливалось казавшееся бесконечным туловище. «Как в мультфильме», – почему-то подумалось мне в то время, как сам я рывком вскочил на ноги, легко и мягко переместился к двери и молниеносным движением руки опустил Поющего на извивающуюся шею, отделяя от медленно текущего тела все три головы. Голова кобры успела сомкнуть изогнутые зубы на подъеме моего сапога, но смертоносная пасть, захлопываясь, прошла сквозь ногу, как сквозь голографическую картинку, а через мгновение от змеи остались два мокрых красных пятна по обе стороны двери. Пятно в камере быстро ссохлось и исчезло, впитавшись в пол, а пятно в коридоре потемнело и, подсыхая, заглянцевело.