Зоя Сокол - Лучшая подруга Мэри Сью Страница 38

— Ах вы… — разозлился он, и рыбы, поняв, что их поймали на горячем, бросились врассыпную. — Хранители, чтоб их! Подслушивали, представляешь?

Он так искренне негодовал и так очаровательно при этом выглядел, что Злата не сдержалась — подошла и поцеловала.

— Давай уйдем, — слетела с ее губ тихая просьба, и Ллевелис не стал противиться. Это был акт доверия. Злата решила идти с ним по доброй воле, и он не стал испытывать судьбу.

На Злату накатила сначала слабость, потом ужасная, ошеломляющая боль. Прошло несколько мучительно долгих секунд, прежде чем она смогла привыкнуть к этому состоянию и открыть глаза. Первое, что она увидела, — это лицо Ллевелиса. Бледное, усталое. Ей невольно стало стыдно. Это ведь из-за нее.

— Как ты себя чувствуешь? — обеспокоенно спросил он.

Вместо ответа она просто прикрыла глаза. Плохо, невозможно плохо. Лучше бы умерла.

— Могу и тебя оцарапать когтями бартому, почувствуешь сам.

Златослава заставила себя открыть глаза, чтобы посмотреть на обладательницу так неожиданно прозвучавшего женского голоса. Ей не сразу удалось сфокусировать взгляд на передвигающейся по комнате женской фигуре, а лицо рассмотреть и вовсе не получилось. Так плохо девушка себя еще не чувствовала, от боли все плыло. Злата бы закрыла глаза и попыталась уснуть, если бы женщина не подошла к ним и не села на кровати рядом.

— Ей нужно это выпить. — Она протянула Ллевелису кружку.

— Что это? — далеким от дружелюбного голосом спросил тот и, как показалось Злате, принюхался к содержимому.

— Это зелье — мощнейшая отрава, после которой она уже никогда не встанет, — спокойно сообщила незнакомка.

— Правда? — изумленно спросил Ллевелис, и его собеседница презрительно фыркнула:

— Идиот. Это снимет боль.

— Почему ты не дала ей это сразу? Почему помогаешь сейчас? — проигнорировал тон Хельги бывший ученик.

— Я могу и сейчас его не давать. — Целительница попыталась забрать кружку, но мужчина не позволил. Она участливо предложила: — Давай я сама помогу ей выпить его. Может, это отродье захлебнется?

— Пошла прочь, — жестко велел Ллевелис и приложил кружку к губам своей леви.

Было трудно глотать, прохладная жижа буквально вливалась в горло, и Злата не сомневалась, что она сейчас захлебнется. Но этого не произошло. Зато боль стала уходить. Полегчало настолько, что Златослава смогла улыбнуться Ллевелису.

— Тебе лучше, — ответил он улыбкой на улыбку.

Злата прикоснулась рукой к его лицу. Усталый, изможденный, но все равно здесь, борется за нее. А во взгляде столько любви и нежности.

— Знаешь, — тихо сказала она, надеясь, что не пожалеет о принятом решении, — к черту десять свиданий. Ближе, чем сейчас, мы уже не будем.

— Мы? — затаив дыхание, переспросил Ллевелис.

— Мы, — подтвердила Злата.

Ллевелис наклонился, чтобы поцеловать ее, но девушка неожиданно зевнула. Оба рассмеялись, настолько забавно это вышло.

— Извини, испортила момент, — улыбнулась она.

— Это самый счастливый момент в моей жизни, его не испортить ничем, — покачал головой Ллевелис. — А поцелуи у нас еще будут. У тебя еще губы опухнут от них, и ты будешь просить пощады.

Злата снова зевнула. Они опять рассмеялись.

— Кажется, получать смертельное ранение невероятно утомительно, я просто выключаюсь. Ничего не могу с собой поделать. — Злата потерла глаза и снова зевнула.

— Отдохни, — улыбнулся Ллевелис. — Тебе это нужно.

— А ты? — Еще один зевок.

— Буду сторожить твой сон, и буду рядом, когда ты проснешься.

Злата бы улыбнулась, если бы не новый зевок. Господи, да она себе челюсть скоро свернет. Такая сонливость одолевала ее в последний раз года два назад, на экзаменах. Тогда она несколько ночей не спала, готовилась. А когда сдала экзамены, началась бессонница. Пришлось какое-то время попить…

— Снотворное. — Внезапное понимание так ошеломило девушку, что она произнесла это вслух.

— Что? — не понял Ллевелис.

— Снотворное! — Зевок. — Она опоила меня снотворным, поэтому я-а-а за-а-асыпаю. — Злата пыталась бороться со сном, но безуспешно.

— Нет, не опоила. — Ллевелис попытался успокоить внезапно встревожившуюся леви. — Просто ты устала…

— Вообще-то, — вкрадчивым голосом перебила его Хельга, — девчонка совершенно права.

Признание удивило его. Целительница решила усыпить Злату? Зачем? Он бы понял, попытайся Хельга ее отравить. Но и это было бы совершенно бесполезно. Ничто не помешает ему воскресить свою леви снова. Тогда что двигало пикси?

— Зачем? — спросил он, хорошенько встряхивая Злату, чтобы та не уснула.

— Я подмешала в зелье сон-траву, — криво улыбнулась Хельга.

— Я уже понял, что ты ее усыпила, — раздраженно огрызнулся Ллевелис. — Я спрашиваю зачем.

Хельга расхохоталась.

— Если бы ты внимательнее слушал мои уроки, ты бы знал, что мы, пикси, можем через зеркала заглядывать в другие миры. Я видела, что между вами произошло, знаю, что она пусть и не полюбила, но приняла тебя точно. Так вот, — она откровенно наслаждалась тем, что сейчас скажет, — отвар сон-травы стирает из памяти предыдущие сутки. Она проснется и будет здорова. Но не вспомнит, как ты ее любишь. И свою взаимность не вспомнит.

— Ллевелис, — Злата вцепилась в его рубашку, как утопающий в спасательный круг, — я не хочу тебя забывать… Не хочу тебя терять.

Ллевелис прекрасно понимал, что ничего не исправить. Злата уже выпила зелье. Поэтому сделал то, что в данном случае было самым правильным, — наклонился и нежно поцеловал ее, успокаивая.

— Злата, сейчас ты уснешь. Ни о чем не волнуйся. Сон сотрет из твоей памяти воспоминания об этом незабываемом дне, который мы провели вместе. Но не сотрет меня из твоей жизни. Я обещаю, что завоюю тебя снова. И буду завоевывать опять и опять, столько раз, сколько придется. Потому что ты моя леви, потому что я люблю тебя, потому что ты этого достойна.

— Я тоже хочу тебя любить… — Злата снова отчаянно зевнула.

Бороться со сном не было сил. Она закрыла глаза и уснула крепким здоровым сном. Ллевелис погладил ее по щеке:

— Будешь… и нашего ребенка будешь любить… будешь счастлива, леви.

Он еще какое-то время нежно смотрел на нее, а потом, не отводя глаз, холодно добавил:

— В отличие от тебя, Хельга.

— И что ты мне сделаешь? — Глаза целительницы горели ненавистью и безумием. — Сотрешь воспоминания? Убьешь? Ты что, не понимаешь? Я ведь сделала это в первую очередь для тебя и Матэнхейма! Никто в этом мире не воспринимает всерьез опасность, исходящую от иномирян! Однажды они придут и уничтожат все и всех! Уничтожат наш мир, наших детей…