Neil Gaiman - Сыновья Ананси Страница 38

– Теперь четыре земли, – велела миссис Дунвидди. – Надеюсь, – продолжала она, тщательно отмеряя слова, – никто не собирается сказать, что не смог найти четыре земли, и теперь придется обойтись камешком, сушеной медузой, магнитом на холодильник и куском мыла.

– Земля у меня, – сказала миссис Хигглер и, предъявив коричневый бумажный пакет, достала из него четыре застегивающихся полиэтиленовых мешочка, в которых лежал какой-то песок или высушенная глина, но все разных цветов. Их содержимое она высыпана по углам стола.

– Хорошо, что хоть кто-то слушает, что ему говорят, – проворчала миссис Дунвидди.

Миссис Ноулс зажгла свечи, заметив походя, как легко зажигаются пингвины, какие они миленькие и смешные.

Миссис Бустамонте разлила остатки шерри в четыре рюмки.

– А мне не достанется? – спросил Толстый Чарли, хотя на самом деле шерри ему не хотелось. Он вообще его не любил.

– Нет, – твердо ответила миссис Дунвидди, – не достанется. Тебе надо быть начеку.

Она достала из сумочки позолоченную коробочку для таблеток.

Миссис Хигглер погасила свет, и все пятеро сели за стол, над которым плясало пламя свечей.

– И что теперь? – спросил Толстый Чарли. – Возьмемся за руки и будем взывать к живым и вызывать духи умерших?

– Нет, – прошептала миссис Дунвидди. – И придержи язык.

– Извините, – сказал Толстый Чарли и тут же об этом пожалел.

– Слушай, – сказала миссис Дунвидди, – ты отправишься туда, где тебе, вероятно, помогут. И все равно не отдавай ничего своего и ничего не обещай. Ты меня понял? Если ты кому-то что-то дашь, то позаботься получить взамен нечто равноценное. Понятно?

Толстый Чарли едва не сказал «да», но вовремя осекся и только кивнул.

– Хорошо.

И миссис Дунвидди начала напевать что-то без мелодии и слов, ее старческий голос дрожал и спотыкался.

К ней присоединилась – несколько мелодичнее – миссис Ноулс, голос у нее был выше и сильнее.

Подключилась миссис Хигглер, но она не гудела и не шипела. Она жужжала, как муха на стекле, издавая языком вибрирующий звук, такой невероятный и странный, точно во рту у нее был рой рассерженных пчел, которые бьются о зубы, стараясь вырваться на свободу.

Толстый Чарли подумал, не присоединиться ли ему тоже, но понятия не имел, что ему делать, поэтому сосредоточился на том, чтобы сидеть тихо и не потерять голову от странного шума.

Миссис Хигглер бросила в миску с шерри и смесью трав щепотку красной земли. Миссис Бустамонте – щепотку желтой. Миссис Ноулс – щепотку бурой, а миссис Дунвидди мучительнр медленно подалась вперед и уронила комок черной грязи.

Миссис Дунвидди отпила шерри, потом нашарила что-то артритными пальцами в коробочке для таблеток и бросила на пламя свечи. На мгновение в комнате запахло лимонами, а потом – просто чем-то жженым.

Миссис Ноулс начала выстукивать ритм на столе, но гудеть не перестала. Свечи замигали, и по стенам затанцевали гигантские тени. Миссис Хигглер тоже забарабанила пальцами по столу, но выстукивала другой ритм – быстрее, решительнее, и два стука слились в третий.

В мозгу Толстого Чарли все шумы – гудение и шипение, перестук и жужжание – стали сливаться в единый звук. Голова у него закружилась. Все как будто утратило реальность, расплылось. В издаваемом женщинами шуме он слышал звуки дикого леса, потрескивание гигантских костров. Пальцы у него словно бы вытянулись как резиновые, а ноги оказались где-то далеко-далеко.

Ему казалось, он парит над комнатой, над всем миром, а под ним вокруг стола сидели пятеро. Одна из женщин бросила что-то в миску посреди стола, и в ней полыхнуло так ярко, что Толстый Чарли на мгновение ослеп. Он зажмурился и тут же понял, что от этого толку ни на грош: даже с закрытыми глазами все казалось слишком ярким.

Защищаясь от яркого дневного света, он потер глаза.

Огляделся по сторонам.

Прямо перед ним – точь-в-точь небоскреб – вздымалась скала. Нет, отвесный склон горы. И в двух шагах сбоку уходил вниз такой же отвесный обрыв. Подойдя к краю, он осторожно глянул вниз. И, увидев что-то белое, решил, что это овцы, но, присмотревшись внимательнее, сообразил, что перед ним облака – большие пушистые облака очень далеко внизу. А дальше, под облаками – пустота: он видел голубое небо, и казалось, если смотреть еще дальше, то увидишь черноту космоса, а за ней – лишь холодное мерцание звезд.

Толстый Чарли попятился от обрыва.

Потом повернулся и пошел назад к горам, которые поднимались все вверх и вверх, так высоко, что он не видел вершин, так высоко, что он решил, что если они когда-нибудь упадут, то непременно ему на голову и погребут навеки. Он заставил себя опустить взгляд, смотреть на склон, а потому заметил в нем отверстия: они тянулись вдоль уступа между обрывом и склоном и выглядели как зевы естественных пещер.

Уступ, на котором стоял сейчас Толстый Чарли, был шириной не больше десятка метров. Да и не уступ вовсе, а петляющая между валунами песчаная дорога, где временами виднелись кусты и лишь изредка деревья. Дорога как будто огибала горы, а после терялась в туманной дымке на горизонте.

«Кто-то за мной наблюдает», – сообразил вдруг Толстый Чарли и окликнул:

– Эй? Здравствуйте. – Он запрокинул голову. – Эй, есть тут кто-нибудь?

Кожа у мужчины, который вышел из ближайшей пещеры, была много темнее, чем у Толстого Чарли, даже темнее, чем у Паука, но длинные волосы были рыжеватыми и ложились на плечи как грива. Вокруг бедер у него была повязана потрепанная желтая львиная шкура, сзади свисал львиный хвост, и вот этот хвост вдруг смахнул с плеча муху.

Желтые глаза мужчины моргнули.

– Кто ты? – прорычал он. – И по чьему разрешению ходишь по этой земле?

– Я Толстый Чарли Нанси, – сказал Толстый Чарли. – Моим отцом был Паук Ананси.

Массивная голова медленно склонилась.

– И зачем ты пришел сюда, сын компэ Ананси?

Оглядевшись по сторонам, Толстый Чарли решил, что они под скалой одни, но у него возникло такое ощущение, будто на них смотрят десятки глаз, будто навострились десятки ушей, но десятки голосов молчат. Толстый Чарли ответил громко, чтобы услышали все, кто желает услышать:

– Из-за моего брата. Он отравляет мне жизнь. Я не властен заставить его уйти.

– Так ты ищешь нашей помощи? – спросил Лев.

– Да.

– А твой брат? Он, как и ты, крови Ананси?

– Он не как я. Совсем не такой, – сказал Толстый Чарли. – Он скорее твоего народа.

Мазок жидкого золота: одним прыжком человек-лев лениво и легко, как перышко, прыгнул от входа в пещеру, в мгновение ока перемахнув серые валуны и пару ярдов песка. Теперь он вдруг очутился рядом с Толстым Чарли. Львиный хвост раздраженно хлестал по земле.