Виктория Дьякова - Наследники Борджиа Страница 38

Наконец огонь значительно уменьшился, приобрел естественный красноватый оттенок и стал стремительно угасать.

Мельник затоптал угольки, аккуратно собрал оставшуюся золу в берестяной кузовок и старательно присыпал землей то место, где горел костер. Кузовок он спрятал в свою котомку.

— На болоте утоплю, подальше от жилья человеческого, — объяснил он Никите, — где уродился, там и потопнет. Видать, очень не угодил друг твой недоброму человеку, что такую порчу подсунули ему. Ладно настоянная, с наговором ясным…

Услышав речь мельника, Витя аж передернулся. Он снова вспомнил Козлиху и свой поход на Даниловское подворье. Да, не подвела бабка. Сразу заметно, что не протух «голубец». Качественный продукт дала. Только жуть-то какая от этого всего вышла! Век бы глаза не видели!

— Ну, а на друга, на друга-то моего ты взгляни, — торопил ведуна Никита. — Помрет ведь.

— Да теперь не помрет, — уверенно ответил ему мельник, — вышла из него немощь колдовская. Сейчас пития ему приготовим, выпьет он, поспит, а когда проснется, то и помнить ни о чем не будет. Проводи, хозяйка, в дом, — попросил он старуху.

В избе мельник достал один за другим из своей котомки несколько кузовков и разложил их рядком на лавке у печки. Затем попросил у хозяйки глиняную миску и чистой водицы. Долго мешал он берестяной палочкой какие-то травки и порошочки в миске, все приговаривал, приговаривал что-то. Затем залил все водой, нагрел на огне, остудил. Наконец, закрыв чистым льняным полотенцем, вынес варево во двор. Кряхтя от старости, подсел к пребывавшему в полудреме Ибрагиму.

— Выпей, свет мой, и полегчает тебе, — он осторожно протянул ему миску.

Ибрагим медленно поднял отяжелевшие веки, посмотрел тусклым взглядом на мельника и сказал:

— Коню, коню моему дай сперва. Мучается ведь он тоже. А куда я потом без него?

— И коню твоему хватит, — успокоил его ведун, — ты сам-то попей, а коню само собой полегчает. Одной ниточкой он с тобой помотан. Ты — в беде и он — там же. Ты здоров, и он весел. Так-то.

Ибрагим покорно выпил содержимое миски. Остатки пития ведун побрызгал на аргамака.

— А теперь отведите-ка его в дом да на лавку уложите, пусть поспит, — обратился мельник к Никите Романовичу. — Вежды-то слипаются, гляди.

Никита приподнял друга с травы и помог ему дойти до постели. Заботливо укрыл попоной.

Ибрагим быстро и спокойно заснул. Лицо его посветлело и постепенно приобрело естественный цвет. Так же быстро и спокойно заснул под окном избы и верный конь Юсупова, аргамак.

— Ты его не буди, — шепотом наставлял мельник Никиту, — сколько проспит — столько, значит, надобно. Сон его береги. Сон — главный его целитель теперича. Жди. Сам проснется — здоров будет. Ну, дело сделано, пойдем, значит.

Тихонько прикрыв дверь в горницу, мельник и князь вышли из дома.

— Всем тишину соблюдать велю, — приказал Никита, — Ибрагим-бея не беспокоить. Дорого нам время, но что поделаешь? Негоже друга в беде бросать. Ждать будем. А там все вместе тронемся дальше. Спасибо тебе, отец, — князь радостно обнял ведуна, — от слова своего я не отступлюсь. Как обещал, проси, что хочешь.

— А далеко ли путь держишь, князь? — спросил его, прищурясь, мельник. — Хочешь, на воде погляжу, что ждет тебя?

— На Белое озеро еду, — ответил, пожав плечами Никита, — в Кириллов монастырь, ворогами лютыми осажденный. На битву еду, отец…

Мельник подошел к широкой бочке с колодезной водой, стоящей у угла крестьянской избы, и, поводив над ней руками, промолвил:

— Тяжкое испытание выпало дому твоему. Из последних сил держатся защитники крепости. Не вороги лютые, не захватчики из плоти и крови — все силы преисподней ополчились на тебя. Не они ли и подложили тебе нечисть болотную, чтобы тебя в пути задержать? Бесов рать неисчислимая восстала на святую обитель. Но стоят за нее Ангелы, святые земли русской стоят. Так что, мужайся, князь. Страдания ждут тебя немалые. Но есть у тебя защита, которая посильней всех наших прибауток да примочек будет. Камень колдовской, что на груди твоей висит. Любимой рукой тебе он дан. Любящей рукой. На него надейся, на Господа и Деву Пречистую, да на терпежку нашего русского мужика. Все выдюжим. Вижу я монастырь чистым, сияют купола его, горят кресты на солнце, народ ликует. Так что поезжай с Богом, князь, — мельник отошел от бочки и устало смахнул со лба крупные капли пота, — а об награде моей позабудь. На святое дело едешь. Иль не русский человек я, чтоб с воина, землю мою защищать едущего, мзду брать?

— Спасибо тебе, отец. — Никита низко поклонился старику. — За помощь и за слова добрые. Но я от обещаний своих не привык отступать. Вот тебе три золотых монеты… — Он протянул мельнику деньги, но тот сердито отстранил его руку:

— Не нужно мне, князь, сказал же я тебе! А вот, когда ворога разгромишь, вспомни обо мне. Пришли мне коня доброго из твоей конюшни, чтоб на твоего похож был. Очень уж приглянулся он мне. Обещаешь?

— Обещаю, — Никита с благодарностью прижался щекой к морщинистой руке старика, — трех коней пришлю. Взамен трех монет, что ты отверг…

— Спасибо, князь, — поклонился ему в пояс мельник, — мне б и одного вдосталь. Ездить я не горазд, годы не те, а чтоб полюбоваться. Только вот видал я на воде, — осторожно продолжал он, — неясно, правда, замутилась водица. Оттого, должно быть, что с другой стороны тоже сила дюжая стоит и глядеть не дает. Но мелькнул передо мной прекрасный лик женщины. Она тебе камень тот дала, что охранит тебя от всех бед. Встретишь ты ее там, где не ждешь. В великой опасности и саму ее обнаружишь. Но не греши поспешным судом. Вместе быть вам суждено. Только очень долгой и тяжкой дорога ваша будет. Большую честь заслужишь ты и от государя. Терпи. Вот с тем и откланяюсь, княже. Храни тебя Господь.

— Спасибо, старик, — услышав о Вассиане, Никита сильно разволновался. — Сокольничий мой отвезет тебя обратно. Спасибо за все.

Собрав котомку, мельник закинул ее за спину. Князь сам подсадил его к Фролу в седло. Дав шпоры коню, всадник умчался, увозя ведуна.

А князь Никита Романович долго еще размышлял над словами старца, сидя у изголовья спящего Ибрагима.

Юсупов проспал беспробудно с десяток часов. А когда проснулся, ничего не мог вспомнить о том, что случилось с ним. На рассвете следующего дня вся дружина князя Ухтомского снова выступила в поход,

Командор Пустыни Жерар де Ридфор сидел в своем шатре, скрестив ноги на россыпи шелковых зеленых и алых подушек, лениво пощипывая гроздь иссиня-черного винограда на хрустальном блюде и нюхал из открытого флакона благовоние, приготовленное для него из лепестков дикой фиалки. Коротконогий карлик примостился рядом с ним на маленькой скамеечке и горячо нашептывал Командору, яростно вращая своими выпученными черными глазищами с яркими белками: