Ерофей Трофимов - Пес войны. Трилогия. Страница 39

– Ничего, – мрачно пообещал Араб, – скоро они от нас бегать будут.

– Ты собираешься объявить им войну? – спросил старик.

– Нет. Никакой войны не будет, – решительно ответил Араб. – Я просто буду уничтожать их как смертельно опасных зверей. Изза угла. Из засады.

– Я думал, что ты воин, а ты собираешься поступать, как обычный наёмник, – удивлённо проговорил Чин.

– Я воин. Но я один. И геройски погибать ради дурацкой идеи я не собираюсь, – резко ответил Араб. – Для тебя главное – сохранить племя. Всё остальное оставь мне. Пусть это будет на моей совести.

– Я не знаю, что означает это слово, «дурацкий», но судя по тому, как ты это сказал, оно означает чтото не очень приятное, – неожиданно насупился Чин.

– Я хочу сказать, что каждый должен заниматься своим делом, – попытался смягчить свою резкость Араб. – Ты – пасти босков, а я – воевать. И пусть тебя не смущают мои методы и способы. Ты об этом ничего не знаешь.

– Я вынужден согласиться с тобой, – задумчиво кивнул старик. – В войне я действительно ничего не понимаю. Но мне трудно понять, почему ты не хочешь сражаться с ними открыто?

– Да потому, что их много. Ты сам говорил, что они выезжают на охоту всем скопом. Всей семьёй. Понимаешь, если один краг, воин по рождению, неожиданно исчезает, то остальные сначала задумаются, а потом испугаются.

– Возможно, – задумчиво кивнул Чин. – А возможно, что это наоборот только раззадорит их.

– Ничего, это нам тоже на руку, – жёстко усмехнулся Араб, медленно сворачивая пращу.

– Хорошо, – решительно махнул рукой старик, – делай, как считаешь нужным. Я не стану вмешиваться.

– Это мудрое решение, – одобрительно кивнул Араб. – Если не можешь помочь, то хотя бы постарайся не мешать.

Ловко развернувшись на своих костылях, он не спеша заковылял к фургону. Проклиная эти неуклюжие деревяшки и свои раны, он забрался в кузов и, устроившись на шкурах, задумчиво уставился на сплошную зелёную стену леса.

* * *

Великая госпожа и высокочтимая хозяйка дома, как велеречиво называли её рабы, проснулась и, лениво потянувшись на изысканно тонких простынях, негромко рассмеялась, вспомнив испуганные старания своего постельного раба минувшей ночью.

Великая госпожа пообещала ему, что наградит в случае успеха и прикажет живьём сварить в саранговом масле, если он не доставит ей удовольствия. Раб старался. Он очень старался, и поэтому она разрешила ему жить дальше. Награды же он так и не заслужил.

Ей вообще трудно было угодить. С тех пор как хозяин дома, великий господин, получил наконец долгожданного наследника, он вообще перестал входить в её спальню, предпочитая развлекаться на конюшнях и в камере пыток. Его дикая, неуёмная фантазия заставляла искать всё новых развлечений, жертвами которых становились практически все, кто проживал в замке. Если объекту его развлечений удавалось пережить этот кошмар, то он уже не скоро мог быть на чтото годен. Но такое случалось редко. Пережить близкое, интимное знакомство с наследным крагом мог только другой краг. Несмотря на внешнюю изнеженность и анемичность, они были воинами. Все. И мужчины, и женщины. Каждый из них походил на сыромятный ремень, который тянется, но не рвётся. А кроме того, каждый из крагов и сам был не прочь подвергнуть таким развлечениям когото из своих собратьев. Такие дела считались нормой во всех правящих домах Гаронды. Ведь владетель – выше всех обычных норм, правил и законов. Только воля блистательного Сархана могла заставить эти существа изменить обычный порядок своих дел и обратить внимание на проблемы государства. Но и такое случалось редко. Блистательный Сархан и сам был крагом, получившим свой титул в наследство от своего хитрого папаши, сумевшего отравить прежнего Сархана и получить золотой жезл власти. Кусок жёлтого металла, длиной около локтя и толщиной с запястье взрослого мужчины, означал неограниченную власть того, кто умудрялся получить его в руки. Считалось, что жезл обладает магической силой и тот, кто смог вырвать его из рук умирающего властелина, получает его силу и власть. Но получить её можно только одним способом. Убив своего предшественника. Способ убийства не оговаривался, и поэтому каждое из семейств регулярно предпринимало такие попытки. Единственное, что удерживало крагов от состояния постоянной войны, была жестокость блистательного Сархана. Любой краг, сделавший попытку добраться до жезла и потерпевший неудачу, попадал в камеру пыток, откуда для него был только один выход – в могилу. Вместе с ним в камеру попадали все, пришедшие во дворец Сархана. Считалось, что оставшиеся в родовом замке ничего не знают о планах наносивших визит. Ведь давно известно, что краг делает то, что сам захочет и когда захочет.

Услышав смех хозяйки, личные рабыни бросились умывать и умащивать тело госпожи. Вышколенные, а точнее запуганные до полуобморочного состояния, они быстро и бесшумно выполняли все капризы своей хозяйки. Рабы внесли в спальню огромный чан с парным молоком и, подхватив хозяйку под локти, осторожно опустили в него. Стоявшие рядом рабыни тут же принялись омывать её тело при помощи мочалок, сделанных из пуховой шерсти. И рабы, и рабыни были полностью обнажены. В складках одежды и набедренных повязках можно было спрятать оружие. Краги могли быть скупыми, кровожадными, извращёнными, но не глупыми. Глупый краг – это мёртвый краг. Их боялись и ненавидели. И любой из рабов готов был отдать один глаз, чтобы вторым глазом увидеть смерть одного из крагов.

Покончив с омовением, госпожа соизволила пожелать завтрак, который был немедленно подан в голубую столовую. Накинув на плечи лёгкую накидку из прозрачного материала, который добывали далеко на юге из паутины специально выращенных пауков, она прошла к столу и, усевшись в мягкое резное кресло, взяла с золотого блюда свежую булочку. Аромат свежей выпечки приятно щекотал ноздри, вызывая прилив слюны во рту. Поднеся булочку к тонким, почти прозрачным ноздрям, она вдохнула её аромат и, макнув в вазочку со свежим мёдом диких пчёл, вонзила в неё крепкие зубы.

Наступил ещё один обычный, скучный день. Выглянув в окно, она обвела взглядом тщательно ухоженный сад и, немного подумав, решила прогуляться, пока не наступила дневная жара. Тряхнув стоящий на столе колокольчик, она ленивым голосом отдала приказание и вытянула длинные, изящные ноги, чтобы рабыни могли обуть её. Две молоденькие девочки быстро надели ей на ноги открытые сандалии на высоком каблуке и, обмотав голени позолоченными лентами, осторожно затянули завязки под коленями, так, чтобы они находились строго посередине икр.