Вера Камша - Довод Королей Страница 39

Рыцарь Осени улыбался, когда покидал Варху, оставляя Рамиэрля с больным родичем. Зачем к чужой боли прибавлять лишнее беспокойство? Он заверил Эмзара и Рамиэрля, что справится. Да ничего необычного в поездке и нет. Обычный поход на поиски неизвестно чего через Арцию и Ифрану в Эр-Гидал и обратно через Эльту и Биллану. Каждый год они объезжают то, что некогда называлось Благодатными землями, в поисках ответов на заданные в древних пророчествах загадки, ищут признаки грядущих бед и надеются, что и на этот раз пронесет. Двенадцать лет назад Нэо показалось, что начинается... К счастью, он ошибся. Герцог Тагэре погиб, так и не получив корону, и до сих пор неведомо, кому предстоит стать Последним из Королей. Когда Роман некоторое время назад побывал в Мунте, там зрела новая склока, но главное не это. Главное – странная, ни на что не похожая и все усиливающаяся сила, изливающаяся из храма Триединого, и его непостижимый настоятель. Ни ему, ни Нэо так и не удалось понять, что за этим стоит, а значит, придется пробовать еще и еще. Рамиэрль рискнул не только войти в храм, но и пустить в ход магию, и Илларион смог пройти по его следу, правда, ров-но столько, сколько разведчик ему позволил, но теперь даже хорошо, что в Мунт придет другой. Хотя вновь оказаться пред алтарем Триединого ему смертельно не хочется, и он не может понять, почему, так же как Эмзар, не в силах разгадать болезнь Норгэреля.

Не только Лебеди, но и Роман в своих странствиях никогда не слышал о подобном. Вроде нет никаких причин, но странные, взявшиеся ниоткуда раны на лбу, груди, ладонях Норгэреля кровоточат все сильнее. Когда разведчики вернулись в Варху, была середина зимы, тогда Норгэрель еще ходил. Дурачок прятал израненные руки в перчатках, стесняясь своей болезни и не желая расстраивать других, но в первый день месяца Ивы[54] его нашли без сознания в собственной постели. На руках и шее проступили полосы, похожие на следы от ремней, перчатки промокли от крови, на лбу и груди кровоточили ссадины. Эмзару с Романом не сразу удалось привести больного в чувство. Норгэрель ничего не понимал, а память его была переполнена смутными, ускользающими отрывками, которые никому ничего не говорили.

Ни Роман, рискнувший объединить свое сознание с сознанием больного, ни Эмзар, с которым разведчик поделился уже своими воспоминаниями, никогда не видели ни благообразного старца с голубыми глазами и осуждающе поджатыми губами, ни яркого мозаичного потолка, украшенного изображениями сплетающихся спиралей, ни огромных пчел, ни сверкающей сферы, в которой буйствовал радужный вихрь, круживший огненные зерна... Вот и все, что удалось выловить Роману в горячих волнах боли и отчаянья. Придя в себя, Норгэрель бросился извиняться за причиненное беспокойство, и это было самым страшным.

Два сильнейших мага Тарры стояли у постели родича и не могли ничего сделать. Плохо, когда на смену разуму приходит глупая надежда и ты в поисках выхода начинаешь биться, как птица в сетях, с каждым рывком запутываясь все сильнее. Перепробовав все, что можно и нельзя, Роман и Эмзар решили, что Норгэреля лучше увезти подальше от Кольца. Если его все время тянет к Стене, его болезнь может быть связана или с самим огнем, или с тем, что он стережет. Клэр не очень-то в это верил, но что-то делать всяко лучше, чем опустить руки и ждать конца.

Роман предложил отвезти Норгэреля на Седое поле, чуждое как Огню Вархи, так и магии Ройгу. Кто знает, может, в этом и есть свой смысл. Клэру хотелось надеяться, что здоровье к сыну Ларэна вернется, но ум твердил, что надежда эта тщетная. Как бы то ни было, Нэо Рамиэрль не мог одновременно быть в Арции и Корбуте, и вот Клэр с Кораллом пробираются фронтерскими снегами навстречу весне. Скоро закончится еще один год, и солнце повернет на новый круг, 2883-й с того мгновенья, когда Светозарные бросили Тарру на произвол судьбы...

Коралл втянул ноздрями воздух и обернулся к всаднику, словно призывая вернуться на грешную землю. Эльф вслушался и различил едва заметный шум. Навстречу шел большой отряд, даже не отряд – войско. Надо полагать, фронтерцы в очередной раз отправлялись пытать счастья на таянских рубежах, к вящей радости тамошних нобилей. Подумать только, когда-то Фронтера и Таяна были не разлей вода, но потом фронтерские герцоги возомнили о себе слишком много и сначала отделились от ослабевшей Арции, а потом сцепились с северными соседями, но тут уж нашла коса на камень... Правду говорят, что злейшие враги получаются из бывших друзей и родичей. Фронтера и Таяна намертво впились друг другу в глотки, а после того, как Церковь предала таянцев анафеме, объявив против них длящийся вот уже три сотни лет Святой поход, всякая надежда на заключение мира растаяла, как дым...

Шум впереди становился все отчетливей, и Клэр решил, что хоть мальчишка и его кляча не ахти какая добыча, лучше на глаза подвыпившим по случаю выступления в поход воякам не попадаться. Зло они ему вряд ли причинят, но подшутить попробуют наверняка, подыгрывать же фронтерцам в их довольно-таки грубоватых выходках у Клэра не было ни времени, ни желания. Неподалеку виднелась негустая рощица, и эльф свернул туда, не забыв отвести людские глаза от следов на снегу. Если б кто-то из идущих был при Кристалле, он бы почуял неладное, но синяки вряд ли увязались за воинами. Фискалы всегда тщательно оберегают свою шкуру, а для таянских удальцов нет большей радости, чем свернуть башку судебному магу.

Утренний Ветер застыл в седле, ожидая фронтерцев, и те не замедлили появиться. Тысячи три крепких краснолицых всадников на отъевшихся конях в сопровождении немалого обоза прошли в нескольких шагах от разведчика, радостно горланя песню о каком-то Гайде, променявшем жену на бочонок царки. Когда гомон стих, эльф выехал на тракт, и Коралл, потряхивая гривой, легко побежал на юго-запад.

2883 год от В.И.

23-й день месяца Влюбленных.

Морской тракт

Северные сосны тянули к высокому небу ветви, золотисто-рыжие в лучах заходящего солнца. До городка Лонжи, известного своими кожевенниками и шорниками, оставалось две или три весы. Король слегка пришпорил коня – хотелось поскорее размять затекшие ноги, стащить пропыленную дорожную одежду, выпить вина... Уже два месяца Его Величество мотался по северным графствам, мечом и уговорами успокаивая недовольных, которые, правда, пока не сотворили ничего непоправимого.

Север всегда считался вотчиной Тагэре, и в том, что беспорядки вспыхнули именно здесь, следовало винить кузена Рауля и (об этом королю думать не хотелось) жадность Вилльо. Александр, сопровождавший брата в этой поездке, стесняясь и смягчая неприятную правду, посоветовал Филиппу не брать с собой тестя и шурина. Возможно, малыш был прав, так как вместо привычного восторженного приема Его Величество наткнулся на настороженное молчание. Беспокоила и судьба армии, которую возглавляли братья Койла, считавшиеся умелыми полководцами, но бывшие на Севере чужаками. Король понимал, что смалодушничал, отправив их в одиночку против мятежников, но Филипп не хотел поднимать меч против недавних друзей. Пусть их карают другие, а он, подоспев к концу битвы, которая должна состояться со дня на день, помилует большинство пленных и казнит зачинщиков.