Валерий Самохин - Турнир Страница 39

– Повелитель! – прервав неловкую паузу, Инка вскочила с колен и приподняла крышку котелка. – Ужин поспел, извольте отведать.

Дразнящий запах мясной похлебки подействовал на вечно голодного Вовку, как дальнобойная фура с грязными номерами на сонного от безделья гаишника. Отбросив раздумья, сомненья, нетерпеливо отмахнувшись от предложенной деревянной ложки, он радостно ухватился за внушительных размеров черпак.

– Вкусно! – мощные челюсти с громким хрустом перемалывали тонкие куриные косточки, и похвала прозвучала невнятно. – На бабкин шулюм из молодого барашка похоже.

Ошеломленным взглядом провожая очередной кусок, исчезающий во рту, Энея наклонилась к Вике и с неподдельным уважением прошептала:

– Наш дровосек был большой любитель набить брюхо, и в этом с ним никто не мог поспорить. Но повелителю он и в подметки не годится. Даже если пост будет держать целую луну.

Рыжая валькирия молча тряхнула челкой. С повелителем им явно повезло, какие могут быть еще вопросы? Робко сунувшись в котелок свой ложкой, она вопросительно изогнула бровь.

– Жуй-жуй, глотай! – торопливо промычал в ответ Вовка. – Иначе голодной спать ляжешь.

Котелок опустел в мгновенье ока. Та же участь постигла и печеную в углях картошку. Сытно рыгнув, Вовка осоловевшим взглядом посмотрел на потрясенных валькирий. Радостно хмыкнув, сгреб в охапку испугано пискнувшую белокурую грелку во весь рост и откинулся на шерстяное одеяло. Блаженное посапывание раздалось ровно через минуту. Энея, озорно показав язычок замешкавшейся подружке, мышкой юркнула с другого бока. Кто не успел, то опоздал. Вика побурчала для приличия, но – деваться некуда! – улеглась с краешка, смирившись с предстоящим беспокойным сном. За костром следит самый нерасторопный – древнее правило наемников не менялось уже несколько столетий.

Вышло по-другому. Жаркие угли давно превратились в черные, исходящие холодным дымом головешки. Спящие мертвецким сном валькирии проснулись лишь перед самым восходом, судорожно хватаясь за мечи. Проснулись от разъяренного нечеловеческого вопля. Глазам наемниц предстало потрясающее зрелище: их повелитель с дубиной наперевес гонялся за малорослым мужичком, едва ли по пояс самому преследователю. До самых глаз заросший рыжей всклоченной бородой беглец ловко уворачивался от молодецких посвистов сучковатого дрына, в самый последний момент резко меняя направление. Сверкали грязные босые пятки, от могучих ударов разлетались в стороны комья земли, почтительно внимала витиеватым словесным конструкциям притихшая лесная живность.

– Внятно излагает повелитель! – сонным голосом одобрила Энея, прикрывая ладошкой рвущийся наружу зевок.

– Как бы не зашиб ненароком лесовика! – сбрасывая остатки дремоты, всполошилась Вика. – Беды потом не оберешься. Все тропы спутаются, век по лесу кружить будем.

Погоня закончилась. Лесовичок обвисшим кулем болтался в крепкой руке, злобно зыркая из-под спутанных косм.

– Ты что творишь, поганец? – праведным гневом вопрошал Вовка, тыча ему под нос отобранный окорок. – У кого крысятничать вздумал?

– Повелитель! – Инка робко подергала за рукав своего сюзерена, до глубины души оскорбленного наглостью лесного хозяина. – Отпустили бы вы его. Нельзя с ним ссориться, беда будет.

– Да он жрачку последнюю чуть не схарчил! – завопил еще сильней Вовка. – Пришел незваный, пока все спали… – здесь он задумался, нахмурив брови, и грозно спросил: – Кто-то мне говорил про сторожевые камни?

Валькирии переглянулись. Энея вкрадчиво пояснила:

– На лесных людей магия не действует, это каждому известно. Тем более на хозяина чащоб. Да и безобиден он, если не гневить его. Еду может взять, сонное заклятие наслав… – на минуту прервавшись, она бросила быстрый взгляд на подруг. Вика едва заметно кивнула в ответ: заклинание сна на их повелителя не подействовало. Энея продолжила: – Но если лесовика рассердить, дороги в лесу не будет. Либо в трясину болотную угодишь, либо грибом съедобным, иль ягодой сладкой отравишься.

Вовка легонько встряхнул мужичка и мрачно осведомился:

– Колдун, значит?

– Ворожей, – с угрозой в голосе подтвердил пленник.

– А летать умеешь?

Лесовик замотал головой. Нет, не умеет. Вовка задушевным тоном предложил:

– А хочешь, научу? С одного пинка во-он до того дуба долетишь.

Судя по угрюмой физиономии, местному колдуну такая забава пришлась не по нутру. Проследив взглядом предполагаемую траекторию полета, он подрыгал ногами в воздухе и недружелюбно проскрипел:

– Чего приперлись-то в мой лес? Порядки тут свои наводите, харч жалеете. Незваным гостям нигде не рады.

– Хочешь сказать, что я хуже татарина? – вспомнил родную пословицу Вовку, привычно добавляя жути в голос.

– Лучше, – на всякий случай буркнул Лесовичок, с опаской прикрывая косматую голову грязными ладошками.

– А татары, выходит, хуже?

– Выходит, хуже… – вынуждено согласился, заерзав в кулаке, обескураженный пленник не понимая, чего от него хотят.

– Да ты, братишка, расист, – радостным голосом вынес вердикт Вовка. Выпустив лесовика, он принялся загибать пальцы: – Наркоту, то есть сонное зелье, честным пацанам и пацанкам впариваешь без спросу. Хавчик ломишь втихую. Ночной дожор, что ли? Татар, опять же, не любишь, куклусклановец хренов… Да по тебе сизо плачет, горючими слезами заливается.

Кто по нему плачет, лесовик не понял. Тягаться в искусстве разводки с бывшим бригадиром он тоже не мог, да и не понял почти ничего из сказанного. Но попытку выкрутиться сделал незамедлительно:

– Я тропы тайные знаю. Ежели отпустишь меня подобру-поздорову, да угостишь от души, то выведу самым коротким путем к месту, куда путь держите… Если угостишь щедро, – с сомнением повторился он, бросив жадный взгляд на отобранный окорок.

Вовка подобрел. Что такое пустой желудок он знал не понаслышке.

– Да ты не жрамши, никак? Давно?

– Всегда! – дернул кадыком мужичок и едва не свалился от дружеского хлопка по спине.

– Так что ж ты молчал-то, сиво-бурый с бородой каурой? Идем червячка заморим. – Порывшись в памяти, Вовка извлек и окончание сказочного стишка: – Чего застыл, как пень перед травой?

Челюсть лесовика отвисла до этой самой травы.

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

– Садись! – отец с хмурым видом кусал губы, отбивая пальцами дробь по подлокотнику кресла. Состояние, в котором он пребывал, говорило о крайней степени задумчивости. Леся устроилась напротив, уперев локти на стол и обхватив подбородок ладошками. Не забыв при этом наивно хлопнуть ресничками. Поза называлась "послушная дочь внимает мудрым нравоучениям строгого папы".