Александр Бушков - Колдунья Страница 39

Ольга печально улыбнулась:

— Autan entre mordu d'un chien que d'une chienne…[10]

— Ну, это ты чересчур, — серьезно сказала Бригадирша. — Есть тут разница, есть. Ведьма — это что-то вовсе уж жуткое, а колдунья, если поразмыслить… ну, не такое уж и страшное. Ты же не виновата, что этот старый пройдоха именно тебе спихнул обузу с плеч…

— Вашими бы устами…

— Ну, не переживай. Жизненный опыт мне нашептывает, что с колдовством, душа моя, дело обстоит, как с кухонным ножиком — им с одинаковым успехом можно и хлебушка нарезать, и человека порешить до смерти. Не в ножике грех, а в руке, что его держит… Так что, душа моя, попробуй-ка ты пустить свое умение на добрые дела.

— Хорошо вам говорить… — сказала Ольга. — А я, откровенно скажу, и не представляю даже, что это за добрые дела. О чем ни подумаю, в первую очередь приходит на ум исключительно возможность творить тот или иной вред…

— Не помирай прежде смерти, — твердо сказала Бригадирша, очевидно, не отыскав в памяти французского изречения, подходившего к случаю. — Осмотришься, обязательно что-нибудь найдешь — ну вот хотя бы постарайся отогнать эту нечисть от Танюшки. Они ж не успокоятся… а к князю жаловаться не пойдешь… да и князя они могут в два счета оплести…

— Не представляю, что и делать…

Бригадирша взмахнула сухим кулачком:

— Молодежь пошла какая-то квелая… Зачем же руки опускать, сударыня? Возьми своих холопов в оборот, расспроси как следует, хозяйка ты им или кто? Быть не может, чтобы не нашлось средства… От любой нечисти есть средство, Оленька, даже от самого Сатаны. Ты же и не искала толком? Вот и возьмись. Или будешь смотреть, как они измываются над Танюшкой?

— Знала бы как — в гроб бы загнала… — сердито сказала Ольга.

Старушка усмехнулась, ее глаза смотрели жестко и молодо, словно на Ольгу уставился сам восемнадцатый век, причудливым образом совмещавший утонченнейшую галантность и жуткие злодейства.

— А на худой-то конец, голубушка… Мало ли травок? После которых душа вмиг отлетает туда, где ни печали тебе, ни воздыхания? Коли уж они такие твари, то и обращение с ними должно быть соответствующее. Мало ли случаев, когда за барским столом невезучему гостю попадался не тот грибочек? Повар, орясина, просмотрел… Все съели, как ни в чем не бывало, а бедолага один-единственный грянулся оземь, едва выйдя из-за стола… Помнишь, как у Несвицких тому титулярному советнику по оплошке повара в тарелку угодила поганка? Едва откачали. А время нынче грибное, на грибы и грешить будут… Что так смотришь, не одобряешь?

Ольга сказала медленно:

— Вы знаете, если не останется другого выхода… Нужно же как-то это прекращать… Но они, кто их знает, и почуять могут…

— А они почуяли, что это именно ты им огоньку подпустила?

— Уверена, что не доискались. Иначе, чует мое сердце, сразу нагрянули бы, кипя от негодования, отношения выяснять…

— Вот видишь? Если они сильнее твоих… холопьев, это ни о чем еще не говорит. Тут, милая моя, обернуться может по-всякому. К сильному детинушке, у которого в зубах шпага, а в каждой руке по пистолету, может подкрасться сзади этакий плюгавый недомерок да ткнуть шилом точнехонько в сердце. И где он будет, твой сильный, на каком кладбище? Не бывает на этом свете такой уж неодолимой силы, чтобы с ней ничего не могли поделать все другие… — старушка помолчала, потом с видом принявшего решение человека сообщила чуть ли не торжествующе: — А ведь придумала! На худой конец… Если уж совсем ничего нельзя будет поделать, беги ко мне. Возьму пистолет — их в доме видимо-невидимо, даже у тебя имеется, — попрошу Ермилку-кузнеца сделать серебряную пулю, он у нас на все руки мастак — да грохну прямехонько в лоб чертову графу. Против серебряной пули, как мне объяснили еще в Париже, страшно вспомнить, сколько лет назад, ни одна нечисть не устоит. А со старухи какой спрос? Подумают, из ума выжила окончательно, сунут взятку губернским властям, да и замнут дело…

— Это уж вы чересчур, — сказала Ольга. — Это и впрямь какое-то восемнадцатое столетие получается…

— Ну и что? Неплохое было столетие, по совести говоря. Умели справляться со всякой мерзостью, не таскаясь по судам и не приваживая денежками юридических крючков. Мне бы только удержать в руке да попасть, куда следует…

— Оставьте, — сказала Ольга. — Уж до такого я постараюсь не допустить.

— Но если что, говори без церемоний. Ради такого дела я и пистолет взять готова…

— Не придется, — твердо сказала Ольга. — Непременно что-нибудь отыщу…

Она отправилась к себе, быстроты ради послала Дуняшку в конюшню распорядиться, чтобы заседлали Абрека, и принялась переодеваться в «гусарский» костюм. Успев надеть лишь сапоги и чикчиры,[11] почувствовала на себе чей-то жадный взгляд. Поскольку в спальне не было обычных людей, разве что искусно спрятавшихся, она не раздумывала долго. Торопливо надела рубашку и, не оборачиваясь, бросила через плечо:

— Объявись-ка, Джафар…

Турок послушно материализовался в двух шагах от нее, безмятежно улыбаясь, топорща усики в стрелочку, одним словом, не выказывая никаких признаков раскаяния.

— Я тут явился с докладом, — сказал он как ни в чем не бывало. — И решил подождать, видя, что вы заняты, не предлагать же мне было свою помощь в одевании, это попросту неприлично…

— А разглядывать меня исподтишка — прилично? — поинтересовалась Ольга.

— Пожалуй, — сказала турок. — Вы так прекрасны и пленительны, госпожа моя, что невозможно удержаться от опрометчивых поступков. Ну что мне прикажете с собой поделать, если я никогда не относился к тем уродам, что предпочитают мальчиков? Наконец, есть в этом нечто от почитания изящных искусств — ваша нагота столь совершенна, что всякий ценитель прекрасного не упустит случая…

Черт его знает, но как-то само собой так оказалось, что Джафар неизвестно когда придвинулся к ней вплотную, взял за локоток, а свободную руку уже тянул к незастегнутой на груди рубашке. Уже обвыкшаяся с привычками своего «иноземного холопа», как наверняка выразилась бы Бригадирша, Ольга не стала возмущаться словесно, а нанесла удар, который у обычных людей примерно соответствовал сильному тычку локтем в бок. Джафар отскочил, охнув от боли.

— Вот объясни ты мне, беспокойное создание, — сказала Ольга, надевая кафтанчик и тщательно застегивая крючки. — Почему вы все… ну, ты понимаешь, о ком я… такие озабоченные насчет прекрасного пола? Мне это кажется, или в самом деле явная озабоченность присутствует? Ты мне проходу не даешь, эта компания, что нагрянула с камергером, непотребства вытворяет…