Вера Камша - Кесари и боги (сборник) Страница 39

Караул у калитки ничего не поймет – не успеет, а вокруг – пустые кварталы. В них черт затеряется, но бежать нельзя. И сдаться нельзя, и убивать… Ничего нельзя, только дурить тупые головы и искать выход. Не для себя, для ниньи и ребенка.

Пара быстрых шагов, резкая остановка, смена направления… Трое, поддавшись на очередной обман, летят вправо, один – влево. Экий ты недоверчивый, а зря! Вот и остались мы с тобой наедине, друг. В очень опасной близости. Для тебя опасной.

Недоверчивый тряхнул алебардой. Решил отогнать прыткого сеньора, да куда там!

– Ты б еще ближе подошел! – Перехватить не успевшее разогнаться древко, хлестануть шпагой по толстым пальцам. Плашмя. Пальцы рубят только мерзавцам.

Нечленораздельный вой, ругань, чужое оружие в руке. Тяжелое, непривычное. Вопящий альгвазил исчезает за спинами товарищей. Этому хватило.

– Вы забыли алебарду! – Замах, сержант с хрюканьем приседает, но ненужный трофей летит на галерею. Там тихо – в доме только Мариита с подругой и врач. Только б он смог…

Пятеро альгвазилов переглядываются, топчутся на месте. Не хотят драться и не могут остановиться. Смешно, но он в той же западне, а монах молчит. Стоит, смотрит и молчит. Не удрал, но и не понукает… Почему?

Некогда думать. Пятерка под вой недоверчивого лезет вперед. С оглядкой, неохотно, но лезет. Впереди сержант. Служебный долг, чтоб его!

– Осторожней, Гомес. Без пролития крови.

Надо же, заговорил! Монах не хочет крови, а чего хочет? Разговора? При альгвазилах не поговоришь, значит…

– Сержант, вы мне надоели!

Это даже не выпад, взмах, но бедняга Гомес поспешно пятится. Ничего, сейчас побежишь!

Шагнуть вперед и застыть, задрав голову. Не к окну, от него будет не оторваться, к луне. Ну, лезете вы или нет? Вот же я, перед вами, зазевался. Такой случай! Есть! Две алебарды нерешительно тянутся к добыче… Ну же! Еще немного… Молодцы! Уход назад и вниз, железные крючья цепляют друг друга. Чтоб расцепиться, оба должны сделать движение вперед, а дурни тянут оружие к себе. Ну, Бог вам в помощь, тащите!

И ведь тащат! Топчутся на месте, сопят, ничего не видят… Особенно один. Педро? Здоровенный кулак сжимает древко. Просто замечательно сжимает, так и стой… Простенький финт, прыжок, удивленные рожи. А теперь наотмашь по чужой лапе. Звучный шлепок, еще более звучный рев. Вот и второй без пальцев. По крайней мере, до вечера! А алебарду – в фонтан.

– Проклятье! – Опомнившийся Гомес летит наперерез, пытаясь подсечь ноги. Ерунда… Перескочим. Но сержант тоже не так прост. Неожиданный перехват, и алебарда в колющем ударе устремляется обратно, целя в бедро. Тело само взвивается вверх, успевая еще и развернуться в воздухе, поджатая нога с силой распрямляется, бьет по древку сверху. Была алебарда, и нету.

Несчастный сержант таращится на обломки. Можно три раза убить… Нет, нельзя, и дело не в Мариите. Альгвазилов убивает только отребье!

До Гомеса наконец дошло, что он в опасной близости от чужой шпаги, да еще с пустыми руками. Прыгает назад, куда там зайцу!

Двое без пальцев, один без оружия… И все равно не бегут. Уцелевшие хоть и пятятся, а алебардами размахивают. И смех и грех!

– Гомес, отправляйтесь за подмогой. – Раздавшийся голос ровен и равнодушен. – Раненых – к врачу, уцелевших – на улицу, к калитке. Чтоб мышь и та не выскочила.

– А вы? – В грубом голосе сразу и облегчение, и тревога. – А вы, прошу простить? С этим, прошу простить…

– Господь хранит слуг своих. Дворянин не тронет монаха.

Мария сжалась в комочек, всхлипнула и притихла. Инес утерла лоб и почти свалилась в кресло, можно подумать, это она рожает, а все ведь только начинается. Неужели когда-нибудь будет утро или хотя бы тишина?

– Еще пара часов, сеньора. – Бенеро не садился уже целую вечность. Стоял над постелью и хмурился.

– Что-то не так?

– Все идет как идет. – Врач взял безвольную руку. Роженица слабо охнула, но ничего не сказала. Она боялась Бенеро, а Инес была рада, что рядом именно он, хотя с Хайме вышло хуже не придумать. Теперь Инья сама не понимала, как решилась на такую чудовищную глупость. Нужно было послать Гьомар за врачом и не выпускать его до прихода Диего. Она бы так и сделала, люби Гьомар Марию и скажи та правду. Дурочка клялась, что она совсем одна до осени. Зачем? Лжи в этом мире и так невпроворот, и одна тянет другую…

– Сеньора, кто такая Гьомар?

– Моя камеристка. Она всегда со мной.

– Ей верите вы или ваш брат?

– Она любит Хайме и не любит Марииту.

– До какой степени не любит? – Взгляд врача стал жестким. Даже жестче, чем у Хайме.

– Не знаю. – Какой глупый ответ, но она в самом деле не знает. Поджатые губы, ворчанье про выскочек и побирушек, что за этим стоит? – Я не думала об этом. Я вообще слишком мало думала… Сеньор, я должна попросить у вас прощения. Моя выдумка подвергла вас опасности.

– Пустое, сеньора. – Врач неожиданно улыбнулся. – Если что меня ей и подвергло, то это рождение в несчастливой стране в несчастливое время. Когда вы ели?

– Не помню, – опешила Инес, – утром…

– Гьомар придется вас накормить. – Брови врача сошлись в одну линию. На кровати слабо вскрикнула и завозилась Мариита. Передышка кончилась. Инес поймала затравленный взгляд. Захотелось закрыть глаза, заткнуть уши и выбежать вон.

– Тебе удобно?

– Нет! – Дрожащий голос, капли пота на висках, ей же больно. Ей очень больно, почему на смену жалости пришло раздражение?

– Поправить подушки?

– Нет!.. Не трогай!.. Ай!.. Я не могу… Инес, я больше не могу.

– Можешь!

– Сеньора права. Вы можете. Закройте глаза, представьте море… Вы видели море?

– Мне больно!.. Дайте мне… Дайте что-нибудь!

– Закройте глаза! Перед вами волны. Они вас поднимают и опускают. Поднимают и опускают… Когда опустят – спите. Слышите? Не кричать, а спать! До следующей волны.

– Но мне больно!..

– Больно. Закройте глаза! Волна пошла вниз.

Закрыла, но из-под ресниц текут слезы. И на лбу испарина… А схватки и впрямь похожи на волны, как она сама не поняла.

– Все равно больно…

– Успокойся.

– Не трогай меня!

– Тебе надо обтереть лицо. Потерпи.

Все монахини ходят за больными, значит, ей монахиней не бывать, лучше в реку вниз головой.

– Тебе легче?

– Нет…

– Ей легче. Видите? У вас есть минут пять. Отдыхайте.

Инес бросилась к окну, и Бенеро ее не остановил. Врач ничего не сказал даже тогда, когда она распахнула створки, впустив в комнату ветер и плеск фонтана. Во дворе никого не было. Ни живых, ни убитых. Белые плиты в лунных лучах, казалось, светились, на них не было ни единого пятнышка.