Валентин Сарафанов - По Закону зверя Страница 39

– Стой! Правую ногу поднять! – приказывал он подразделению в несколько тысяч воинов, ежели видел, что те не особенно стараются. Кто ногу волочит, иной разговаривает в строю – халтурят, короче. Воинство застывало на месте с поднятыми правыми ногами. Копья наперевес. Лица напряжены. Пот струится.

– Держать! – приказывал Александр.

Кто-то не выдерживал, заваливался на соседа. Строй начинал колыхаться.

– Опустить! – лениво произносил Александр. Воины с выдохом опускали ноги. Но не тут-то было.

– Левую ногу поднять! – следовал приказ. – Выше! Ты что там дрыгаешься! Сношаешься, что ли?

По рядам прокатывались напряженные смешки.

– Смех отставить! Смотреть вперед! Там враг! Опустить ногу! Враг справа!

– Харра! – воины опускали копья направо.

– Враг слева! – жала копий опускались налево.

– Рубщики!

Строй копейщиков размыкался. Вооруженные клинками и топорами воины выскакивали вперед.

– Плохо! Медленно делаем все! Враг ждать не будет! Быстрота и натиск – вот что решает исход битвы!

Не зря две недели прошли. Всего две недели. Александр поднялся на скалу. Ровные прямоугольники войск передвигались по полю четко, слаженно.

– Круто! – восторженно вырвалось у Паши. – Саня, ты более чем Александр Македонский.

– Завтра устроим учения. Развернешь флаг, – довольно ухмыльнулся Александр. – Смотри, копья несут для фаланги!

– А я что говорил! Вовремя сделали! – радостно воскликнул Паша, наблюдая, как со стороны леса сотни людей несли на плечах связки пятиметровых копий.

– Пожалуй, успеваем, – удовлетворенно кивнул головой Александр и хлопнул Пашу по плечу. – Молодец, политрук! Заварили же мы с тобой кашу! Горячая.

– Не подавиться бы, – хмуро заметил Паша.

– Не боись! Сожрем! Смотри, как воины Сильгура идут. Гвардия! А он-то сам, как петух!

– Кинокамеру бы сюда, – с сожалением произнес Куроедов. – Такое кино бы сняли!

– Снимем еще. Ты хотел сценарий сочинить. Вот он, сценарий, перед тобой. Только не забудь ничего.

– Не забуду, если живым останусь.

– Откуда такие мрачные мысли, дружище! Смерти нет. Поверь тому, кто побывал в Мире мертвых.

– Да ладно тебе. Глюков насмотрелся, – Паша махнул рукой. – Это тебе Сильгур поверил, а я-то уж никогда.

– Не веришь? И не верь. Пошли на реку сходим. Проверим, как плавсредства готовятся. Успевают ли?

– Пошли, – согласился Паша.

Они спустились со скалы. День приближался к концу. Солнце коснулось верхушек деревьев. Порывы ветра доносили с окрестных холмов запахи сырого мха и лугового разнотравья. В теплом воздухе порхали бабочки, изредка щебетали птицы. А тем временем над далеким северным горизонтом клубились рваные черные тучи. Надвигалась гроза.

Старый седой волк вышел из лесной чащи на каменистый речной берег и медленно спустился к воде. Поступь его лап еще сохраняла свою твердость, а притупившиеся, но еще крепкие клыки не утратили способности разрывать шкуру на шее диких оленей и кабанов. Даже уарсы – саблезубые кошки – избегали встреч с волком-одиночкой. Разорванное ухо и глубокий шрам над правым глазом свидетельствовали о былых жестоких схватках со своими соплеменниками в борьбе за первенство в стае. Волк был вожаком и, оставшись непобежденным, покинул стаю, уступив место молодым, горячим, полным жизненной силы собратьям, ушел в чащу леса, чтобы здесь в одиночестве пройти остаток своего пути.

Зверь, спустившись к воде, наклонил тяжелую лобастую голову к речному потоку. Но что-то насторожило старого, опытного хищника. Не утолив жажду, он поднял голову и устремил свой не потерявший остроты взгляд желтых глаз вдаль, туда, где широкий речной поток выносил свои воды из-за скалистого, обрывистого мыса.

Волк напрягся, втягивая ноздрями воздух, читая по обрывкам доносимых до него запахов картину, недоступную зрению, дополняя эту картину звуками, что улавливали его уши. Река была пуста, но лесной зверь уже почувствовал приближение. Что это? Он не мог понять. Приближалось что-то не знакомое ему, то, что не хранилось в памяти его жизни. Это исходило от речного потока и надвигалось медленно, вместе с течением реки. Волк, глядя в сторону поворота, увидел их. Его собратья и он сам всегда избегали встреч с ними, живущими большими стаями и строившими себе логова из дерева и камня. То, что передвигало их сейчас по воде, он знал, называлось кораблем. Зверь понимал многое из того, что служило средством общения между двуногами. Он часто видел корабли. Ему приходилось видеть их, скользящих по воде в одиночестве, или же иногда они сбивались в небольшие стаи. Сейчас же из-за речного поворота, выносимые течением, выплывали снова и снова эти странные создания двуногих, перебирая множеством длинных лап, шевелящих воду. Медленно приближаясь, они заполнили уже всю водную поверхность от берега до берега, подбираясь к тому месту, где неподвижно застыл зверь. Шерсть на загривке зверя начала подниматься. Он занервничал, переминаясь с лапы на лапу, оскалив зубы, готовый в любой момент исчезнуть в глубине лесной чащи. Но любопытство брало верх.

Река уже не вмещала в себя всего этого чрезмерного количества плавучих созданий, больших и совсем малых. Некоторые из них были с крыльями, двуногие (их называют парусами). Другие были только с двумя лапами по бокам. Острый глаз зверя видел сколоченные вместе бревна.

– Плоты, – вспомнил зверь.

Он видел на кораблях и плотах множество двуногих, и не было конца этой лавине, что двигалась по реке.

Волк предусмотрительно отбежал за стволы деревьев и наблюдал оттуда за огромной людской стаей. Начало стаи скрылось уже за поворотом реки, а конца ей все еще не было видно.

Необычное привлекало зверя всегда, но это нельзя было назвать любопытством. Он, как истинное дитя природы, обладал инстинктами и жизненным опытом. Этот механизм его природы решал, представляет ли для него то или иное явление жизненно важный интерес или же опасно для его серой шкуры. В данный момент опытный зверь видел огромную стаю, движущуюся по реке, а его жизненный опыт вместе с инстинктом не мог дать однозначный ответ на вопрос – что это? Зачем они плывут и куда? Происходящее несло на себе печать непонятного действа, и, таким образом, это явление заключало в себе некую тайну. Волк, втягивая вздрагивающими ноздрями воздух, пытался распознать запахи массового передвижения людской стаи. Нос не обманывал его – что-то жизненно важное для старого хищника присутствовало в этом явлении. Но одновременно он чувствовал неуловимо нарастающее напряжение, нависшее над этой бесконечной людской лавиной, медленно проплывающей мимо. Он понимал, что этих двуногих совершенно не интересовал волк-одиночка, прячущийся в чаще леса, не интересовали их и его собратья, да и все остальные лесные обитатели. Зверь чувствовал, что опасность таится не в самой этой бесчисленной стае, а в том, что скрывается за всем этим. Но что? Он должен был непременно это узнать, понять, откуда исходит угроза, насколько она велика и можно ли ее избежать. Пока же он этого не понимал. И тогда видавший виды старый вояка, не обращая внимания на истошные крики своего внутреннего критика под названием природный инстинкт, сначала медленно, а затем быстрой волчьей трусцой побежал вдоль берега, среди деревьев. При этом он периодически втягивал ноздрями воздух, прислушиваясь к шуму тысяч людских голосов, далеко разносящихся над рекой.