Стивен Эриксон - Дом Цепей Страница 4

Порочен.

Где-то за стеной камней была запечатанная пещера, ставшая могилой на сотни лет — но, как оказалось, пленить их удалось лишь на сравнительно короткое время. Слишком искалеченные, чтобы оставаться с племенем, они были оставлены позади, как велит обычай их народа. Приговор неудачнику — забвение, вечность неподвижности. Сохранившие сознание останки тех, что погибли со славой, кладут под открытым небом, чтобы они могли видеть окружающий мир, могли найти покой в созерцании эонов. Но падение этой семерки не было героическим. А значит, их приговорили к темной могиле. Впрочем, они не огорчились.

Темный дар явился позже, из-за пределов лишенной света темницы. А с даром — возможность.

Все, что требовалось — отринуть обет и присягнуть другому повелителю. А награды — возрождение и свобода.

Сородичи отметили место упокоения, вырезав на скале лица, насмешливо глядящие на окрестности слепыми, пустыми глазами. Они произнесли имена, завершая ритуал связывания, имена, оставшиеся на поляне и наделенные силой, достаточной, чтобы исказить разум шаманов народа, нашедшего убежище в горах, на плато с древним названием Ледерон.

Семеро молча и неподвижно стояли посреди поляны. Сгущался сумрак. Шестеро ждали, когда подаст голос один, но он не спешил. Свобода стала необузданным наслаждением и, хотя она была ограничена поляной, эмоции все еще бурлили. Теперь уже недолго. Свобода порвет последние цепи — зрение, ограниченное глазницами высеченных в камне лиц. Служба новому хозяину предполагает странствия, повторное открытие мира и множество убийств.

Уруал, чье имя означало «Замшелая Кость», известный среди Теблоров как Уругал, наконец заговорил.

— Этот подойдет.

Син' б'алле — «Тусклый Мох», Сибалле Ненайденная, не стала скрывать скепсиса: — Ты слишком надеешься на жалкого Теблора. Теблоры. Они ничего не знают, они забыли даже свое истинное имя.

— Вот и радуйся, — сказал Бер» ок, и голос его был хрипом, с трудом вырвавшимся из раздавленного горла. Шея была сломана, голова склонилась на сторону, так что ему приходилось изворачиваться, чтобы поглядеть на скалу ликов. — Но ведь ты имеешь детей, Син' б'алле, и они несут истину. Остальные же забыли историю, забыли ради нашей выгоды. Невежество — главное наше оружие.

— Сухая Рябина верно говорит, — отозвался Уруал. — Мы не смогли бы переделать их веру, сознавай они свое наследие.

Син' б'алле недоверчиво пожала плечами. — Тот, кого звали Палк, тоже… подходил. По твоему мнению, Уруал. Казалось, он достоин повести моих детей. Но он не справился.

— Наша вина, не его, — прогудел Харан» элле. — Мы были нетерпеливы, мы слишком верили в себя. Отказ от Обета унес так много сил…

— Но что же нам дал новый хозяин, Летний Рог? — сказал Зен' х. — Всего лишь чепуху.

— А ты чего ждал? — спокойно спросил Уруал. — Он восстанавливается после мучений, как и мы.

Голос Эмрот был мягче шелка: — Ты думаешь, Замшелая Кость, что внучок Палка прорубит нам дорогу к свободе.

— Думаю.

— А если нас снова ждет разочарование?

— Тогда начнем снова. Сын Байрота во чреве Дейлис.

Эмрот зашипела: — Еще сто лет ожидания! Проклятие долгоживущим Теблорам!

— Сотня лет — ничто…

— Ничто и всё! Ты в точности понимаешь, о чем я!

Уруал смотрел на женщину, удачно прозванную Зубастой Скелетиной, и вспоминал, как любила она форму Солтейкена и как алчность зверя привела их к неудаче. Так давно… — Вернулся год моего имени, — сказал он. — Кто среди нас провел клан Теблоров по нужному пути так удачно, как сделал я? Ты, Зубастая? Ты, Тусклый Мох? Ты, Копьеног?

Все молчали.

Наконец Сухая Рябина издал что-то вроде тихого смеха. — Мы молчаливы как Алый Мох. Путь будет открыт. Так обещает новый хозяин. Он нашел свою силу. Избранный воин Уруала уже владеет двумя десятками душ, свитой убийцы. Причем это души Теблоров. Вспомните, что Палк странствовал в одиночку. А Карсу будут оберегать двое отличных воинов. Если он погибнет, останутся Байрот и Делюм.

— Байрот слишком умен, — зарычала Эмрот. — Он все взял от сына Палка, своего дяди. Хуже того, он заботится лишь о себе. Он поклялся следовать за Карсой, но лишь для того, чтобы встать за его спиной.

— А я стою за его спиной, — пробормотал Уруал. — Ночь почти сошла. Пора вернуться в могилу. — Древний воитель повернулся. — Зубастая Скелетина, не отходи от ребенка в утробе Дейлис.

— Она даже сосет из моей груди, — заверила Эмрот.

— Девочка?

— Только во плоти. То, что я делаю, не будет ни девочкой, ни ребенком.

— Хорошо.

Семь фигур вернулись в землю, когда первые звезды замигали в небесах. Замигали, просыпаясь, и поглядели на поляну далеко внизу. Там не было никаких богов. Никогда не было богов.

Деревня была расположена на каменистом берегу реки Ледеру. Бурно спускающийся с гор поток ледяной воды прорезал заросшую можжевеловыми лесами долину и устремлялся к далекому морю. Дома строились на фундаментах из валунов, имели стены из толстых кедровых бревен; высокие черепитчатые крыши давно поросли мхом. Вдоль берега поднимались рамы, густо увешанные полосками сухой рыбы. В лесу вырублены были поляны, на которых могли пастись кони.

Свет окон расплывался в тумане, когда Карса шел через рощу к дому отца. Он миновал двух лошадей, неподвижно стоявших на полянке. Единственной угрозой животным были налетчики из соседних племен, ибо местная порода отличалась свирепостью нрава и горные волки давно поняли, что громадных коней лучше избегать. Иногда медведь мог спуститься с гор ради охоты, но такое обычно случалось в сезон гона лосося, так что звери не желали бросать вызов коням, собакам или бесстрашным воинам деревни.

Синюг оказался в учебном загоне. Он ухаживал за Ущербом, лучшим своим жеребцом. Приблизившись, Карса расслышал стук сердца животного, хотя и не смог различить черную шкуру в темноте. — Красноглаз все еще бродит на свободе, — пробурчал Карса. — Ты ничем не поможешь сыну?

Отец продолжал расчесывать Ущерба. — Красноглаз слишком молод для такого путешествия. Я уже говорил…

— Он мой, и я поеду на нем.

— Нет. Ему не хватает независимости. Он еще не скакал вместе с конями Байрота и Делюма. Ты совсем испортишь ему нервы.

— Так мне придется идти пешком?

— Я отдаю тебе Ущерба, сынок. Я бережно выгулял его ночью и не снимал упряжи. Собирай вещи, пока конь не остыл.

Карса молчал. Он был поистине поражен.

Он молча развернулся и пошел в дом. Отец повесил мешок с вещами на колышек у двери, чтобы сохранить в сухости; меч из кроводрева висел на перевязи рядом с мешком — свежесмазанный и с нарисованным на лезвии боевым полумесяцем уридов. Карса снял клинок, надел перевязь, поместив обернутую кожей рукоять длиной в две ладони над левым плечом. Мешок поедет на спине Ущерба, привязанный к стременному ремню, хотя большую часть веса ощутит колено Карсы.