Симона Вилар - Чужак Страница 4

— Нужно идти!.. — то ли вскрикнула, то ли простонала она.

Теперь она снова увлекала сына за собой, и он еле поспевал следом, спотыкаясь и падая. Его мутило, перед глазами плыли круги, горький дым раздирал легкие.

Внезапно дым поредел. Мать толкнула какую-то дверь. Заперто. Она толкнула сильнее и громко выругалась. Но мальчик видел, что она едва не плачет. Еще удар плечом, еще один… Вальгерд застонала, хватаясь за бок.

«Сколько крови!» — охнул Ясноок, бросаясь, чтобы поддержать ее.

— Мама! Мама!..

Вальгерд молчала. То ли думала о чем-то своем, то ли прислушивалась. И сейчас же мальчик тоже услышал позади чьи-то шаги.

Теперь настал его черед. Схватив мать за локоть, он изо всех сил потащил ее за собой — в дальнюю клеть, где хранилась одежда челяди.

— Сюда!..

Маленькое бревенчатое помещение, вдоль стен грубые сундуки, покрытые овчинами и войлоком. Наверху, под скатом кровли, подслеповатое оконце. Ясноок знал, что за ним тянется дощатая кровля боковой галерейки, примыкающей к крепостной стене, а там, за стеной, — некрутой спуск к лесу, что за Витхольмом. Когда-то они с княжичами играли здесь и даже тайком выбирались из крепости. Вот был переполох, когда их хватились!

Все это Ясноок говорил матери на ходу, когда, отбросив бесполезную Лешачиху, принялся карабкаться к окошку. Взобрался, толкнул створку и, уже лежа на кровле галерейки, протянул к матери руки. И похолодел.

Проем оконца был слишком мал для нее.

Ясноок заплакал, не переставая твердить сквозь слезы:

— Поднимайся, мама, у нас получится!

Вальгерд стояла внизу, прижимая ладонь к ране в боку, и смотрела на него с полуулыбкой. Наконец она нашла в себе силы проговорить:

— Беги, сын. Но помни, кто ты. Помни свой род. И пока ты жив — живы и мы с отцом.

Но он уже стал протискиваться назад. Вальгерд выталкивала его, приказывала. А потом он струсил, шарахнулся в сторону, когда за спиной матери раздались шаги, послышались голоса. Ясноок вжался в нагретую солнцем кровлю.

И сам отругал себя за трусость. Подполз к окошку.

Теперь он снова видел мать. Она стояла спиной к окну, вытянув вперед руку с мечом, а перед ней был не кто иной, как сам золоторогий Оскальд. Они что-то говорили, но мальчик в смятении не разобрал слов. Потом… Короткий лязг мечей — и мать пошатнулась, выронив оружие. Оскальд стоял над нею, его бородатое лицо с холодными светлыми глазами оставалось равнодушным.

— Добей, если в тебе есть хоть капля чести, Навозник, — прохрипела, захлебываясь кровью, Вальгерд.

Ноги уже не держали ее, и она начала оседать, держась обеими руками за шею. Вальгерд говорила по-шведски — на том языке, который Ясноок, живя в Киеве, уже плохо помнил. Однако главное он понял и едва не закричал, но горло, словно что-то сдавило.

Затрещали половицы, и рядом с Оскальдом, чуть не столкнувшись с ним, возник еще один варяг. Рослый, тонкий станом, с окровавленным мечом в руках. Личина шлема скрывала верхнюю часть его лица. Завидев раненую воительницу, он расхохотался:

— О, да это омела злата[12], сама Вальгерд Легконогая!

— Как я помню, она была тебе по душе, брат, — равнодушно обронил Оскальд. — Вот ты и добей ее.

Он повернулся на каблуках и ушел.

Ясноок видел, как младший варяг снял шлем, и он тотчас узнал ненавистное худое лицо Дира. Рыжие завитки волос прилипли к его разгоряченному лбу, он хищно улыбался.

— Конечно, добью, клянусь Валгаллой. Но сперва… Цепляясь за стену, Вальгерд оседала, истекая кровью, но Дир подхватил ее. Женщина была выше ростом, и силы ей было не занимать, но сейчас Дир с легкостью сломил ее сопротивление и швырнул на сундуки. Несколько мгновений он возвышался над нею, торопливо распуская шнуровку кожаных штанов.

Шея Вальгерд была в крови, золотые волосы также слиплись от крови. Приподнявшись из последних сил, она сделала отчаянную попытку толкнуть насильника ногой, но Дир только рассмеялся. Задрав ее кольчугу и кожаную подкольчужницу, он заголил живот и бедра женщины, один ее бок чернел запекшейся кровью. Рывком, сорвав с жертвы остатки одежды, он одним движением раздвинул ей ноги и навалился сверху.

Ясноок смотрел. Видел, как Дир толчками двигался на матери, что-то выкрикивая, оскорбительное, злое. Видел ее белую, всю в крови, кисть руки, хватающую Дира за короткие рыжие волосы. Потом рука бессильно упала. Дир же продолжал свое дело, двигаясь все быстрее и быстрее.

Мальчик не помнил, как снова оказался в клети. Поначалу он оцепенел, не зная, что делать. Но тут на глаза Яснооку попалась его деревянная Лешачиха. Довольно тяжелая, но рука мальчика давно привыкла к ее тяжести. Он поднял оружие, коротко взмахнул им и что было сил опустил на голову насильника.

У девятилетнего мальчишки не так уж много сил, и, тем не менее, Дир обмяк и застыл, навалившись на Вальгерд. Ясноок уперся ему в плечо, и, хотя варяг был довольно тяжелым, он мешком сполз на пол и остался лежать без движения.

Ясноок больше не глядел на Дира. Сейчас он видел только мать и кровавую рану повыше ее ключицы, сквозь которую утекала жизнь. Глаза Вальгерд еще не начали стекленеть и были ясными, словно она все еще жива. Но эта прекрасная воительница, истинная валькирия, уже ушла. Ушла в час поражения и позора. Он остался совершенно один.

Мальчик не думал, что Дир может очнуться, что сюда могут войти, не замечал просачивающихся в щель под дверью волокон дыма. Он долго смотрел в лицо матери, а потом начал одевать ее — натянул кожаные штаны, опустил тяжелую, пропитанную кровью кольчугу. Затем по северному обычаю закрыл ей глаза и ноздри, поднял с пола меч и вложил в ее холодеющие руки. Теперь Вальгерд была готова пуститься в путь через сверкающий Бельврест.

— Мама… Я ухожу, мама. Но я… клянусь… Клянусь кровью предков, клянусь своим местом в Валгалле — я еще вернусь… И отомщу за тебя и отца. Верь мне!

Все вокруг быстро заволакивало дымом. За дверью послышались голоса.

Ясноок, словно ласка, юркнул в оконце и быстро скатился по кровле. Теперь он был у самого частокола. Не раздумывая, мальчик перебрался через стену из остро затесанных дубовых бревен, на мгновение повис на руках и, разжав пальцы, полетел вниз. Больно ушибся и покатился вниз по склону. Если бы он попал в одну из ям-ловушек с кольями — ему пришел бы конец. Но он налетел на труп лошади, напоровшейся на один из кольев. Отсюда ползком, огибая мертвецов, валявшихся там и тут, он перебрался через рвы и вскоре оказался среди зарослей.

Наконец-то он мог перевести дух. В глаза било закатное солнце. Вверху, на холме, пылал Витхольм, от просмоленных бревенчатых стен и построек к багровому небу поднимался черный дым. Вот он — погребальный костер его матери и воинов-руосов, каждого из которых он знал с детства!