Александр Прозоров - Война магов Страница 4

«Татары? Откуда? — промелькнуло у Зверева в голове. — Касимовские? Тверские? Казанские? Ногайцы? Или вообще крымские?»

Однако в любом случае здесь он был хозяином, а не воином, а потому приложил руку к груди и склонил голову:

— Здрав будь, боярин. Гость на порог — радость в дом. Прошу, заходи, выпей сбитеня с дороги, трапезу раздели, чем Бог послал…

— Благодарствую, княже. — Гость тоже приложил руку к груди, но поклонился ниже, всем телом. — Не сочти за обиду, Андрей Васильевич, однако зимний день короток, мне же непременно до Корелы поспеть надобно. Послание у меня для воеводы и бояр иных корельских.

— Дотемна не успеть, — предупредил Зверев. — Верст тридцать еще, не менее. Оставайся, боярин, отдохни, выспись, в бане попарься. На рассвете дальше тронешься.

— Благодарствую, княже, — повторился татарин, — однако же дал я клятву поспешать, насколько сил хватит. Лед на озере крепок, леса там нет, не заблудимся. Милостью Аллаха, хоть и в темноте, а сегодня поспею.

Он резко сунул руку за пазуху, выдернул тонкий, с карандаш, белый свиток и на двух раскрытых ладонях с поклоном протянул Андрею.

— Слово тебе прислано важное, княже. От кого оно, сказывать не велено.

— Спасибо, боярин, — принял грамоту Зверев.

— Да пребудет с тобой милость Аллаха, князь Андрей Васильевич, — с поклоном отступил гонец, побежал к лошади, ловко взметнулся в седло, и трое всадников, уводя в поводу шесть заводных коней, понеслись по утоптанной дороге к верфи на берегу Ладоги.

Князь Сакульский хмыкнул, крутя в пальцах письмо, написанное на дорогой мелованной бумаге и доставленное знатным гонцом, однако не несущее на себе никаких печатей, поднялся на крыльцо. Распахнулась дверь, в сопровождении ключницы и поварихи на улицу вышла Полина: в дорогой шубе, в высоком кокошнике, с резным деревянным ковшом в руках.

— Спасибо, милая. — Зверев взял у нее корец, с удовольствием выпил до дна горячий, с пряным ароматом, медовый сбитень, вытряхнул последнюю каплю на доски.

— Это же гостю, с дороги, батюшка… — изумилась княгиня.

— Нету больше гостя. Умчался, — развел руками Андрей.

— Письмо? — заметила свиток женщина. — От кого?

— Не сказал. Пойдем в дом, не май месяц на улице.

Задумчиво крутя письмо в руках, князь поднялся в опочивальню, оставил колчан на столе у двери, после чего перешел в угловую светелку, где жена собиралась сделать для него кабинет — но пока, видно, не успела выписать из Франции положенную мебель. Здесь, у окна, он стянул со свитка ремешок, кинул на подоконник, развернул бумагу. Там красивым ровным почерком была начертана всего одна фраза: «Со дня святого Спиридона зима на мороз повертает, а солнце на тепло».

— О чем сие сказывает? — испуганно молвила за спиной княгиня. — От кого послание такое? Может, заклятие колдовское? Глянь, как странно начертано!

— Очень даже красиво написано, — усмехнулся Зверев. — Шаловливый мальчик.

— Кто?

— А кто у нас на Руси всю юность в библиотеке провел? Вот теперь книжник и шутит по случаю. Интеллектуал, елки-палки. Загадки, будто в сказке, загадывает, дитенька. А если бы я не понял?

— Да кто же это? — нетерпеливо дернула его за рукав жена.

— Царь, естественно.

— Государь наш Иоанн?! — перекрестилась женщина. — Как же ты его мальчишкой называть можешь? Он же, помню, ровесник твой! Ему ныне уж двадцать один год сполнился!

— Да? — Зверев пожал плечами. В его памяти царь Иоанн так и остался маленьким перепуганным мальчишкой, которого он с побратимами отбил от литовских убийц у соколиного поля. Неужели они и тогда были ровесниками? Трудно поверить. Может быть, потому, что он уже был в броне, с саблей и рогатиной, уже прошел через несколько смертных схваток? Ощутив на лице дыхание близкой смерти, взрослеешь быстро. Куда быстрее, нежели в библиотеке за старинными манускриптами.

— Но о чем послание сие куцее повествует? — полюбопытствовала Полина. — Ты понял его, батюшка?

— Прошлым летом я взялся построить крепость возле Казани, — сложил письмо вдвое Андрей и с силой пропустил сгиб между ногтями. — В день зимнего солнцестояния зима на мороз поворачивает, а солнце на лето. Иван напоминает мне об обещании. Через пару месяцев начнется ледоход. К этому времени я должен быть на месте.

— Свят, свят! — округлились глаза женщины. — У Казани безбожной? В самой смертной напасти? Тебя же убьют, соколик мой ясный! Убьют! Не ходи… Не езди, не оставляй, не покидай меня, родной, Господом Богом прошу! — Княгиня упала на колени. — Батюшка, Андрюшенька, родненький.

— Да ты чего, Полина? — Ошарашенный Зверев тоже опустился на колени. — Я же не в плен туда сдаюсь. С ратью идем, с людьми многими. И не воевать — строиться. На речном острове, в глухих лесах. Ни одна собака к нам не проберется. Ну же, милая. Что с тобой, любимая моя?

— Не хочу… — Женщина дернула прикрепленный к кокошнику платок, закрыла глаза. — Думала уж, навеки потеряла. Едва вернулся, едва слюбились, едва вместе стали — и снова… Не хочу. Не уходи. Не уходи, родный мой.

— Я вернусь, — обнял ее и прижал к себе Андрей. — Вернусь. Нет такой силы, что могла бы нас разлучить, суженая моя. Ни в этом мире, ни в иных местах. Я вернусь. Но ехать придется. Такая уж наша княжеская доля, Полинушка.

— Больным скажись, любый мой, немочным. Сердечко мое стучит, неладное чует. Не уходи!

— Не могу, любимая. Ты сама сделала меня князем Сакульским. В нашем роду не должно быть трусов. Человек, который боится пролить кровь за свою землю, не имеет права называться князем. Это уже смерд.

— Я тебя и простым смердом любить стану!

— Я знаю, Полинушка. Но простым смердом я буду недостоин твоей любви.

— Сердце колет, Андрюша. Предчувствие у меня дурное.

— Я дал слово, Полина. Я должен поставить эту чертову крепость! Хотя бы ради того, чтобы нашего сына никто не называл сыном лжеца. Это нужно мне, это нужно государю, это нужно людям русским, в конце концов! Я могу остановить татарские набеги, ты это понимаешь? Остановить напасть татарскую раз и навсегда! Могу, Полина! Неужели ты хочешь, чтобы эта честь досталась кому-то другому?

— Я хочу, чтобы ты оставался со мной… — опять повторила женщина. — Пусть весь мир рухнет — какое нам дело? Мы здесь от всех далеко, переживем. Оставайся…

Андрей вздрогнул: Полина даже не подозревала, насколько близко ее надежда совпадала с жутким пророчеством Лютобора: «Со всей Руси выживут лишь те, кто в непроходимых северных лесах окажется». Он отстранился и холодно произнес:

— Для того Господь и создал русских мужчин, чтобы кто-то не давал миру рухнуть. Я отъезжаю завтра на рассвете, со всеми здоровыми холопами. Вели приготовить лошадей. Отриконь пойдем, без обоза, иначе не обернуться. Припаса нам надобно на пять дней пути, сменное белье каждому. Ратное снаряжение Пахом соберет.