Стылая Топь. Эспеджо - Шервинская Александра Юрьевна Алекс Страница 4

– Да прощался с чуваком, – почти честно ответил я, заработав скептический взгляд Антона, – а что? Любой психолог тебе скажет, что всегда нужно оставлять о себе положительные воспоминания. Ну, по возможности, конечно. Никогда не знаешь, как карта потом ляжет…

– Да я же ничего не говорю, – Антоха пожал плечами, мол, дело твоё, – попрощался и хорошо.

– Странный он какой-то, да? – присоединилась к разговору Кира. – Ночью в тёмных очках только идиоты ходят.

«Или те, кто не готов демонстрировать окружающим свои глаза», – мрачно подумал я, понимая, что даже если попробую рассказать ребятам о том, что увидел, они вряд ли мне поверят. Ещё и посмеются или решат, что я над ними прикалываюсь. Поэтому я предпочёл промолчать, хотя и не был до конца уверен, что поступаю правильно.

– Ребят, давайте действительно где-нибудь устроимся и покемарим пару часиков пока не рассветёт, а потом пойдём дальше? – озвучила витающую в воздухе мысль Диана. – Не знаю, как вы, а я устала жутко. Можно не заморачиваться и просто пенки расстелить, куртками накрыться и подремать. Комаров нет, воздух свежий, хвойный – ну красота же… А утром встретим восход, полюбуемся на пробуждение природы и вернёмся уже наконец-то в наш душный, но такой желанный город.

– Всячески поддерживаю, – откликнулся Фишер и, вглядевшись куда-то в сторону, радостно добавил, – а вот и полянка вполне себе подходящая. Странно, что мы её не заметили, когда туда шли.

Я невольно поморщился, так как в сердце снова зашевелилась странная тревога, которую я, при всём моём умении сплетать слова в предложения и тексты, не взялся бы охарактеризовать кратко. Не было усиленного сердцебиения, не потели ладони, не пересыхало во рту – одним словом, не было тех симптомов, которые бывают у испугавшегося человека. Просто в душе стало пусто и холодно, как будто из неё методично начали выкачивать всё светлое и радостное. Сердце словно наполнилось кусочками серого, неприятного льда, острые края которых царапали и кололи, причиняя самую настоящую боль. И всё это было завёрнуто в кокон из предчувствия страшной беды. Оно давило, заставляло сглатывать ставшую вязкой слюну, пробуждало желание бежать… при чём как можно быстрее и как можно дальше. Найти безопасное место и затаиться там, наплевав на всё и всех.

Я повернулся к ребятам: все радостно обсуждали перспективы ночёвки на полянке под сенью вековых елей. Исключением была Катрин, которая смотрела на просвет в стене деревьев практически с ужасом. Глубоко вздохнув, она повернулась ко мне и неожиданно спросила:

– Ты ведь тоже знаешь, что мы все умрём, да? Можешь не отвечать, я и так вижу, что ты тоже чувствуешь, Костик. Ты ведь не просто так задержался, верно? Этот… это существо тебе что-то сказало?

– Существо? – совершенно по-идиотски переспросил я, глядя на изменившееся лицо Катрин: веснушки, обычно еле заметные, ярко проступили на неестественно бледной коже, под глазами залегли тени, нос слегка заострился, а скулы стали чётче.

– Не прикидывайся, – устало ответила она, – мы оба прекрасно понимаем, что он был просто похож на человека. Да он и сам оговорился, когда сказал, что, мол, вы… люди…

– Я не думаю, что он оговорился, – на душе неожиданно стало легче, наверное, от того, что мне, как оказалось, не придётся в одиночку тащить груз странных и непонятных знаний, – мне кажется, он сделал это совершенно осознанно, чтобы проверить, есть ли смысл с нами разговаривать вообще. Я другого не понимаю…

– Чего?

– Почему оно нас отпустило?

Катрин закусила губу и побледнела ещё сильнее, хотя, казалось бы, уже некуда. Её обычно сверкающие весельем глаза превратились в лунном свете в два тёмных провала, и из них, казалось, ушла жизнь.

– Оно не отпустило, – она посмотрела мне в глаза, и я снова поразился той обречённости, которой был полон её взгляд, – оно знает, что мы вернёмся, понимаешь?

Я кивнул, потому что, стоило Катрин произнести эти слова, как я с удивившей меня самого ясностью понял: мы неизбежно вернёмся в эту странную Стылую Топь. Причём вернёмся для того, чтобы остаться там навсегда. Потому что мы все там умрём…

Именно не осознанное раньше понимание этого и было причиной той тоски и безнадёжности, что терзали меня. Сейчас же слова были сказаны, и иллюзий не осталось. Совсем.

– Скорее бы уж… – прошептала Катрин, – всегда знала, что ожидание – это самое страшное. Не смерть, нет, с ней уже не поспоришь… А вот именно ожидание конца, осознание неизбежности и собственного бессилия перед теми, кто решил твою судьбу.

– Мы ещё поборемся, – сказал я, постаравшись вложить в голос как можно больше уверенности, хотя и не чувствовал её.

– Спасибо, Костик, ты хороший парень, – бледно улыбнулась Катрин, – но не стоит, правда…

Мы молча смотрели друг на друга, чувствуя, что между нами и остальными словно пролегла невидимая человеческому глазу граница. Они ещё были в мире живых, даже не предполагающих, что таймер с обратным отсчётом уже включён. Мы же вдвоём знали правду, какой бы странной и невозможной она ни была.

Свет луны заливал симпатичную круглую полянку, на которой расположилась наша компания. Народ, уставший после длительного перехода, с энтузиазмом устраивался на ночлег. Места хватало, и Фишер не переставал удивляться, что мы не заметили такое прекрасное место для отдыха по пути к Стылой Топи. Мы с Катрин лишь переглянулись, когда он в очередной раз сказал об этом: мы-то понимали, что от нас ничего не зависело. Можно было пройти вплотную к полянке и не увидеть её, что, собственно, и произошло. А теперь, когда мы «отметились» у Стылой Топи, нам её и показали. Просто потому что теперь мы никуда не денемся. Это странное место словно поставило на каждом из нас невидимое клеймо.

Зажевав по протеиновому батончику и запив их остатками воды, все стали укладываться, и мы с Катрин, не сговариваясь, расстелили свои пенки рядом. Это не укрылось от внимания остальных, и мы заработали пару в меру ехидных комментариев от Фишера, насмешливый взгляд от Дианы и удивлённый – от Киры. На большее ребят не хватило: все просто слишком устали.

Когда я устраивался на пенке, подложив под голову свёрнутую и засунутую в пакет запасную одежду, мне казалось, что я не усну ни при каких обстоятельствах. Но, как ни удивительно, стоило мне закрыть глаза, как я провалился в тяжёлое мутное забытье.

3

Глава 3

Я шёл по бескрайней равнине, от неба до земли затянутой пеленой серого тумана. Не знаю вообще – было ли там небо, или вместо него над унылой землёй бесконечным, уходящим в никуда куполом нависли белёсые неприветливые клочья. Воздух был сырым и холодным, влажные ледяные пальцы забирались под одежду и холодили кожу. При этом не было никаких запахов, то есть вообще никаких: не пахла мокрая земля, не доносилось запахов жилья, лишь иногда можно было с трудом уловить едва заметный аромат тления. Он настигал, проникал внутрь, постепенно пропитывал изнутри, становясь почти невыносимым, и снова исчезал. Воздух опять становился стерильным, безликим, лишённым даже намёка на жизнь.

Под ногами чавкала раскисшая от постоянной сырости земля, давным-давно превратившаяся в грязь. Она комьями налипала на обувь, превращая каждый шаг в испытание. Не знаю, сколько времени я уже месил эту жижу, но с каждым шагом переставлять ноги становилось всё сложнее. Я посмотрел на обувь и как-то устало удивился: на ногах вместо привычных летних «бутексов» были сапоги без шнуровки, слишком высокие и непривычно мягкие, на тонкой подошве. Про подошву я просто догадался, так как увидеть её не представлялось возможным: сапоги были облеплены грязью по щиколотку, но неровности почвы ощущались отчётливо. Интересно, зачем мне такая креативная обувь? И откуда она у меня взялась?

Постепенно из тумана начали проступать контуры домов, пустые тёмные окна которых, с выбитыми кое-где стёклами, казалось, пристально смотрели на меня. Внимательно и как-то очень недобро: мне явно не были рады в этом странном месте. Вот скрипнули и повисли на одной петле ставни, распахнувшись от несуществующего ветра, но звук был каким-то смазанным, приглушённым, словно доносился издалека. Вообще вокруг царила странная, какая-то неправильная тишина: по идее, в таком месте должны непременно водиться хотя бы крысы. Я пожал плечами и, решив ничему не удивляться, направился вперёд. Как ни странно, я не чувствовал ни страха, ни растерянности – словно всё шло именно так, как и должно было идти, и я находился там, где и должен был.