Шесть имен кота-демона - Чжан Юнь Страница 4

В конце концов, это время демонов.

I. О котах, что сопровождали повозку с серебром

Есть вещи, правду о которых лучше не знать.

Небо нахмурилось, насупилось и всем своим видом сообщало о том, что вот-вот пойдет снег. Двор опустел. Камни, что голубовато-серой рекой протягивались под ногами идущих, были вычищены до блеска. Гигантское дерево софоры высилось посреди двора, и казалось, будто оно кроной подпирало небосвод. Цветы лотоса в пруду под ним уже давно завяли, и в воде плавали лишь несколько жирных карпов. На насыпи у края пруда стояла древняя каменная статуя, покрытая мхом настолько, что лица и не разглядишь. Она напоминала ребенка, на шее которого повязана красная веревка. Жутковато, но по-своему мило.

В Чанъани этот двор не называли богатым, но вот таких аккуратных и любовно вычищенных было не так много. Точнее, крайне мало. На камнях, коими был вымощен дворик, невозможно было найти хоть один опавший сухой лист. Даже ствол софоры блестел от чистоты.

В тишине раздался голос. Говорившим оказался мужчиной лет сорока. Кожа его была светлая-светлая, словно первый снег. Несмотря на то что на улице было морозно, мужчина сидел на веранде под карнизом крыши в одном лишь белом льняном халате, а ноги и вовсе были босыми. Его совершенно не пугало ледяное дыхание зимы.

Из-под черной шапки, которую обыкновенно носили чиновники, сверкали глаза. Уголки губ растянуты в слабой улыбке. Взгляд был прикован к томику, лежащему в руках.

Книг у мужчины было много. Кроме той, что цепко сжимали пальцы, были и другие. Стопки книг громоздились по всей веранде, а между ними красовалась курильница из красной меди, из которой изящными витками поднимался дым.

Человек был подобен цветку белой камелии, распустившемуся в холодной долине, и каждый, кто бы его увидел, ощутил бы волну счастья, захлестнувшую душу.

– Ой-ой-ой! Я думал о том, что случилось, всю ночь, и чем больше размышлял, тем более странным мне казалось все происходящее. Стоило воротам открыться, я тут же примчался к вам. Ведь всем, кто живет в столице, известно ваше имя, Медный ученый! – Напротив человека в белом сидел высокий улыбающийся мужчина – не кто иной, как Кан Ваньнянь.

В этот момент во двор вбежал крепкий мужчина и, уперев руки в бока, обругал Кан Ваньняня:

– Господин Кан, это вы плюнули на камень у входа? Я встал ни свет ни заря, чтобы все убрать, устал как собака, а вы плюетесь! Никакого уважения!

Мужчине на вид было лет пятьдесят – его отличала крепкая, как у медведя, спина, отчего вид у него был весьма грозный. Одет он был в красивый красный халат и выглядел весьма приметно.

– Ах ты, презренный раб! – Одетый в белое придворный историограф схватил метлу, что была неподалеку, и швырнул ее под ноги слуге.

Здоровяк же поднял метлу и, глубоко вздохнув, сказал:

– Не знаю уж, какой он ученый… Но в двух столицах не сыскать ни одного человека, кто бы не был наслышан о чистоплотности моего господина! Он настолько помешан на чистоте, что не может пропустить ни одной жабы во дворе: окуривает их благовониями, чтобы голова у них закружилась, – так от них проще избавиться. Причем окуривает не обычными благовониями, а амброй наивысшего качества. Если так и будет продолжаться, мы рискуем разориться!

В ответ на его тираду раздался смех.

Внезапно за пределами двора заржали лошади. Не прошло и пары минут, как внутрь ворвался мужчина лет двадцати – краснолицый и белозубый, крепко сложенный, с головы до ног укутанный в красный халат, вооруженный длинным мечом, – весь его вид кричал о серьезности настроя.

– Господин Ди, постойте! Постойте! У вас обувь грязная, сначала отмойте подошву дочиста! – С этими словами здоровяк вцепился в прибывшего гостя.

Молодой человек убрал рукой пот со лба – что-то явно его тревожило. Он задержал дыхание, чтобы немного прийти в себя, после чего проследовал на веранду, вытерев перед этим обувь. Стоило ему сесть, как он тут же повернулся к мужчине в белом и заявил:

– Тут такое стряслось!

Человек в белом спрятался за книгой, чтобы защититься от капелек слюны, летевших с губ молодого человека. Нахмурившись, он сказал:

– Ты что, чеснок ел? Вонь неимоверная!

– Не обращайте внимания! Не это важно! А то, что случилось нечто странное. Очень странное!

– Господин Ди говорит о случае, что произошел у Восточных ворот храма Цзяньфу? – поинтересовался Кан Ваньнянь.

– И вы слышали об этом? – опешил молодой человек.

– Конечно! Думаю, слухи о таком странном происшествии уже разошлись по всей Чанъани! – Кан Ваньнянь украдкой бросил взгляд на человека в белом. – Придворный историограф, только такой мудрый человек, как вы, может объяснить столь необычную вещь!

Молодой человек удивленно открыл рот, но молча кивнул.

Сейчас во главе страны стоит династия Тан – в Великий Китай стекаются многие представители разных стран, чтобы почтить императорский двор, а героев и талантов в Китае не сосчитать – их так же много, как карпов, заполонивших реки. И тем не менее, если говорить о мудрых сего государства, то на первом месте заслуженно находится великий Ди Жэньцзе. К несчастью, Ди Жэньцзе уже скончался и пребывает в ином мире, и потому на его место претендует человек, к которому обратился Кан Ваньнянь.

Он получил ранг Цзиньши[3] в период правления великого Гао-цзуна. В то время всемирно известный своими литературными трудами канцлер Цянь Вэйдао ознакомился с его экзаменационными работами и, вздохнув, признал, что «они уникальны и не имеют аналогов в мире». Он начал свою карьеру, став военным советником при императорской резиденции, и затем, с блеском сдав экзамены по восьми дисциплинам, добился небывалых высот. В дальнейшем он занял пост сяньвэй[4] в городе Чанъань, а затем его повысили до помощника главы приказа придворного этикета. Тогда же он принял участие в четырех экзаменах и все сдал превосходно, оставив конкурентов далеко позади. Даже мастер литературного творчества, чиновник, заведовавший водными путями, сказал, что сочинения его подобны медным деньгам, отлитым из чистого металла, и что все экзаменаторы без сомнений выбрали его. Вот почему в литературных кругах его и прозвали Медным ученым. Шло время. Медного ученого назначили на должность придворного историографа. Слава его была оглушительна. Знавшие его лично гордились тем, что удостаивались шанса пообщаться с этим человеком. Восхищались им не только в Китае – даже послы из Силла и Японии при каждом визите ко двору расспрашивали, нет ли у него новых сочинений, и, как только узнавали, что есть, тут же приобретали их за баснословные деньги или в обмен на драгоценности, а потом, вернувшись на родину, с наслаждением читали – так слава его растекалась по миру.

Более того, от природы безразличный к людям, он никогда не заводил друзей ради выгодных связей и не нашел себе жены, хоть и минуло ему сорок лет. В его дворе жили журавли и поднимался дым от благовоний, а в руках всегда красовались листы писаний и канонов. Особенно он любил древние труды и классические сюжеты, передающиеся из поколения в поколение, собирал народные рассказы. Именно поэтому он сам себя часто называл сыном покоя. Он досконально знал сокровенное учение «Чжоу и» и в совершенстве владел древними техниками предсказания судьбы. Все вокруг трепетали перед его удивительными способностями, и даже уже почивший император однажды сказал: «Человека, подобного Чжан Вэньчэну, можно назвать совершенным!»

Чжан Чжо, или Чжан Вэньчэн, – именно так звали этого человека.

– Неужели вы и правда считаете, что коты могут петь песни и танцевать, да еще растворяться в воздухе, вцепившись в повозку, нагруженную серебром? – понизив голос, поинтересовался молодой человек.

На лице Чжан Чжо не дрогнул ни один мускул – никак не выказал он своего удивления. Вместо этого губы его растянулись в саркастической усмешке – так улыбаться мог только он. Хмыкнув, он спросил:

– Цяньли, ты примчался сюда рано утром только для того, чтобы задать