Евгений Немец - Корень мандрагоры Страница 4

– Не обижайся, парень, – подбодрил Кислого Мара. – Ты же знаешь, у Гвоздя юмор жестковат.

Кислый получил деньги и убежал выполнять поручение, мы перешли дорогу и направились к свободной скамейке. Солнце скрылось окончательно, но парк, впитавший сияние дня, был светел и просторен. Легкий ветер все еще помнил аромат ли–пового цвета. Аллеи и тропинки постепенно заполнялись отды–хающими. Мы расположились на лавочке. Мара пару минут раз–глядывал парк, наслаждаясь спокойствием вечера и тем, что он видел вокруг.

– На чем я остановился? – спросил он.

– Что-то вроде: а когда я очнулся от размышлений, Господь Бог уже наполнил заботливо наши чаши лучистым элем снова.

Мара секунду оторопело меня рассматривал, потом рассме–ялся.

– Я, наверно, никогда не привыкну к твоему чувству юмо–ра, – сказал он, все еще улыбаясь, потом погасил улыбку, про–должил: – Так вот. Есть и еще нюансы, способствовавшие раз–витию речи. Ученые-нейрофизиологи подкинули интересное открытие: оказывается, вибрация черепа, которая возникает от громкой речи и тем более пения, оказывает на мозг чело–века благоприятный эффект. Такая вибрация способствует вымыванию отходов метаболизма из мозга в спинномозговую жидкость. Получается что-то вроде массажа мозга, что, есте–ственно, способствует его более продуктивной работе и за–медляет процесс износа. Взгляни на историю развития чело–вечества – да мы себя без песни не мыслим! Ты можешь представить себе человека, который за всю жизнь ни спел ни одной песни? Возьми любую религию или языческий культ –нет ни одного ритуала, который обходился бы без пения. На–чиная с шаманского транса и заканчивая православными псалмами, которые читаются нараспев. На этом значимость вокальных упражнений не заканчивается. Есть мнение, что пе–ние стимулирует пениальную железу, которая, если верить Рику Страссману, производит ДМТ, ну да не будем пока углубляться в эндогенные психоделики…

– Не будем, – согласился я, – мне сначала надо поковырять–ся в словаре, отыскать смысл прилагательного «эндогенный».

– Эндогенный – значит выработанный самим организмом, а не привнесенный извне, – тут же пояснил Мара. – Я о том, парень, что истоки пения кроются в физиологии, а искус–ство, которое человечество считает производной от духовно–го становления человека, всего лишь следствие развития языка. К тому же песня – это тоже передача информации, иногда даже более действенная, чем обычная речь, потому что, как и изобразительное искусство, оперирует образами –а это несколько иной механизм передачи данных.

Мне вспомнился пьяный ор студентов, случающийся в обще–житии довольно часто, и я подумал, что пение, конечно, дело хорошее и, несомненно, приносит поющему удовольствие, а если верить Маре, то и пользу. Вот только у трезвых окружаю–щих такие вокальные упражнения вымывают не только продук–ты метаболизма, но и рассудок. Я не стал высказывать вслух эту мысль, чтобы не обидеть Мару. Он мог подумать, что я се–годня не воспринимаю его слова всерьез, а это было не так. К тому же речь шла о другом – о накоплении и обработке ин–формации как импульсе развития нашей цивилизации. Эта мысль была мне крайне любопытна.

– Но искусство – это не только опера, – возразил я.

– Живопись – одна из ветвей развития наскальных рисун–ков, которая лишилась практического применения и ушла в плоскость чистых образов. Вторая ветвь, разумеется, трансфор–мировалась в письменность, в литературу. Танец – это тоже язык, язык жестов и движений. Я бы даже сказал, язык дина–мики, изменений – перемен. Истоки танца, я думаю, надо ис–кать в ритуалах шаманизма… Все наше искусство – следствие развития сознания, перехода от дочеловека к человеку, и сколь–ко бы мы ни говорили о духовности как о самостоятельной сущ–ности, ее истоки – в физиологии. Вернее, в процессе перехода от дочеловека к человеку, а этот процесс, как ни крути, физио–логический.

Прибежал Кислый, перевел дыхание и выдал нам по бутыл–ке Becks^, себе открыл «Сибирскую корону». Узрев на моем лице улыбку, пожал плечами, прокомментировал:

– Я… это… не гордый. Для меня три лучше двух. Ладно, о чем вы тут?

– Как ни странно, о тебе, – ответил я, надев маску сосредо–точенной серьезности. – В частности, чтоб ты знал, задавались вопросом, есть ли у тебя инстинкт продолжения рода? – На фи–зиономии Кислого отразился испуг, Мара был серьезен, оче–видно, решил мне подыграть. – Пришли к выводу, что тебя надо срочно женить, пока твоя психика еще в состоянии адекватно воспринимать реальность. То есть женщин.

– Да ладно! – не поверил Кислый. Он переводил взгляд с меня на Мару, пытаясь понять, разыгрываем мы его или нет.

Мара сказал:

– Бракосочетание в контексте нашего разговора можно вос–принимать как синергию двух информационных объектов –мужского и женского…

Он прервался, поднял на нас глаза, понял, что далеко ушел от традиционного русского, пояснил:

– Синергия – это партнерство, сотрудничество для дости–жения определенной цели. Причем предполагается, что каж–дый из партнеров поодиночке эту цель достичь не в состоя–нии. В данном случае цель – ребенок, продолжение рода. Тут дело вот в чем. Наша цивилизация культивирует эго, культи–вирует становление человека как личности, противопостав–ляемой миру. Мы все больше отдаляемся друг от друга и все больше зацикливаемся на себе. Саморефлексия, которая дала нам когда-то толчок для развития сознания, сейчас пре–вращается в бронированную оболочку, в этакий пуленепро–биваемый кокон, в котором человек прячется от мира. По–этому синергия дается нам все сложнее. Пока что партнер–ству способствует инстинкт продолжения рода, но кто знает, как долго этот инстинкт сможет конкурировать с разрастаю–щимся человеческим эго. Вынесение информации вовне как средство обмена и передачи накопленного опыта сейчас все больше отодвигается на второй план, потому что первосте–пенной задачей эго становится трансляция воли. Люди все меньше беседуют и все больше отдают приказы, даже не со–знавая этого… Ну да я забегаю вперед.

Я представил себе два информационных поля, женское и мужское. Мое воображение не баловало меня разнообразием: женское поле походило на искрящуюся золотом шаль, мягкую, шелковистую и податливую. Она висела в пространстве и пуг–ливо съеживалась от малейшего шороха. Над ней парило кли–новидное голубое пламя, похожее на копье, – мужская инфор–мационная структура. Я знал, что оба поля хотят слиться, но понимают, что стоит им соприкоснуться, и они покалечат друг друга… Я моргнул и подумал, что в лекции Мары появились фатальные нотки.