Мария Сакрытина - Свобода, равенство, магия Страница 4

Я не ждал ничего нового - потому удивился до безумия, до немоты, когда явившийся в привычный час стражник, отдавая ужин, улыбнулся мне.

Ребята в караулке языки сбили, гадая, кто он - пленник, гость... господин? Наверное, поэтому, когда его привезли, во двор высыпали все, кто только мог с поста уйти. И глазели - хотя, боги, на что там смотреть-то? Одна макушка за господами-волшебниками маячит. И всё. Лично мне отчего-то сразу вспомнилась юная Повелительница. Когда госпожа приезжала, её так же не разглядеть было за спинами телохранителей. Но на этого, по крайней мере, смотреть разрешалось. Не долго, правда. Старшой, Эрий, быстро спохватился, всех нас построил, и на всякий случай посты поменял. А парнишку в южное крыло отвели, то, что пустует обычно. Ну и стражу туда отрядили - вроде как охранять. Не то мы в тюремщиков вдруг превратились, не то парень был из чокнутых. Непонятно...

Интерес подогрело ещё и появление милорда. Господин сам - что бывало-то раз в вечность - спустился в нижний внутренний дворик, лично приказав с этим... хм... "узником" не разговаривать, сторожить и выгуливать раз в неделю тут же, во дворе, под присмотром. И ни в коем случае не трогать браслет у него на правой руке.

Так-то.

В караулке ребята, сторожившие его, болтали, что "гость" больше похож на зверька, чем на человека. И уж совсем не напоминает мага. Якобы забьётся в уголок и сидит так весь день.

Служанки его жалели. Женщины, что с них взять! Но служанок из южного крыла быстро убрали - теперь даже в караулке никто не прибирался. Нам это, естественно, не понравилось - как не нравился и бесцельный, скучный караул у двери "узника". Неудивительно, что парнишку тоже невзлюбили. Заочно.

А мне вот всё любопытней становилось. Так что когда, спустя неделю, мы сменили группу Рэеста, только я рвался увидеть загадочного "гостя". Остальные восприняли приказ почти как собственное заточение. Ворчали, конечно, но против слов господина, как известно...

Он сидел на полу - ну а где же ещё в голой-то комнате? - и равнодушно рассматривал узенький, словно игла, лучик, тянущийся от окна под потолком до порога. Равнодушно - нет, даже не так... Его глаза были пусты, как у некоторых сумасшедших. Или мёртвых. Да, такие же стеклянные. Он и головы не поднял, когда я вошёл. Мальчишка лет тринадцати, на вид, по крайней мере. Почти ребёнок. Худой заморыш - хотя кормят его, что говорится, на убой - и бледный, точно покойник. Вот - он больше напоминал мертвеца, чем живого. Воплощение наших потайных страхов, далеко запрятанных кошмаров, ужасов. Все мы знаем, на что способны милорды-волшебники. Что они могут сделать с каждым из нас. И да, теперь я понимал, почему ребята так о нём отзывались. Невозможно, оказалось, смотреть на это и не вздрагивать от отвращения... или жалости?

В конце концов, каждого из нас это может ждать.

Я положил поднос рядом с пленником - и снова столкнулся с этим бессмысленным, неживым взглядом. На мгновение мелькнула мысль - за что с ним так? Что он сделал? Что, ну что могло совершить это маленькое, худое, почти загнанное в могилу существо?

Помню, как случайно угодил в тот самый лучик, что он так внимательно разглядывал. Не выдержал, сел рядом с подносом - вроде как поправить что-то. А сам смотрел на него, всё это время неподвижного.

Серый костюмчик, уместно сидевший бы на одном из сыновей милорда, на пленнике казался нелепым до смеха. Тоже ведь - считай, в тюрьме, так нет, в парче да бархате! Я улыбнулся, разглядывая его кружевной, грязный воротник. И сам чуть не подскочил, когда взгляд "покойника" вдруг ожил, метнулся ко мне, прошёлся ищуще. Тонкие черты исказилось от надежды, полыхнувшей точно пожар - резко, неожиданно, опасно.

Не замечая ужин, он схватил меня за руку - холодное, но, несомненно, живое прикосновение и вдруг... заплакал.

Ну как я мог уйти? Даже под угрозой оказаться с ним в этой комнате настоящим узником... Ха, а кто бы смог, когда на тебя смотрят, как на последнюю надежду и рыдают горько, боги, так горько! Я не разговаривал с ним - нельзя же. Да и он молчал. Только прижимался ко мне, просто зверем цеплялся, честное слово, но у меня даже в мыслях не было отодвинуться. Я обнимал его, ерошил спутанные тёмные волосы, осторожно гладил плечи.

Ну, ушёл, конечно, оставил его. Приказ, приказ, приказ... А он смотрел мне вслед и робко улыбался. Живой, несомненно, живой несчастный узник.

Ребята, конечно, прошлись и по моей задержке, и по парнишке. Ну, и по моим словам, естественно, - стоило им всё рассказать. Видеть в нём живое существо не хотели совершенно. Но очень спокойно отнеслись к тому, что я с тех пор стал проводить с парнишкой времени больше, чем все они вместе взятые. В его "камеру" отныне заходил только я. На прогулку его тоже я отвёл.

А запрет общаться отчего-то перестал быть запретом. Какой запрет, когда он смотрит на меня... ну... так вот смотрит и шепчет:

- Как тебя зовут? Скажи, - мольба, не вопрос.

Ну, я и сказал:

- Рин. То есть, Риндейл.

- Рин, - по-прежнему шёпотом протянул он и снова улыбнулся.

Как-то по-особенному это у него прозвучало. Как-то... "Ри-и-ин"...

"Узника" звали Лэй. То есть Лэйен, но на "Лэе" он настаивал. И обожал, когда я называл его имя - что я и делал, так часто, как только можно.

А ещё - с каждым днём он улыбался всё больше.

Так вот мы и заговорили, да, во время этой смены, я общался с ним даже больше, чем с товарищами. Умиляло, как он с детской восторженностью спрашивает о простейших вещах. О той же погоде, например. О службе. Даже караулкой интересуется. И впитывает всё, как губка. О себе, правда, молчит, но я и мне не интересно.

В последний день смены он снова схватил меня за руку, заглянул в глаза и с жалкой улыбкой спросил:

- Ты завтра уйдёшь, да?

Честное слово, я не смог ему ответить. Промолчал, да, но он и так всё понял. И заледенел снова - на глазах буквально.

Я его обнимал - до ночи буквально. До конца смены. Мог бы - остался.

Но не посмел - приказ.

Именно тогда я впервые в жизни подумал, что милорд наш - мерзавец. Бросать этого несчастного, полумёртвого парнишку одного в пустой комнате - да что он, боги, сделал-то, а?!

Это быстро превратилось в пытку - общаться с живым, да и просто видеть его. Точнее - пыткой стало отказаться от общения с ним.

Рин... Мы могли бы стать друзьями - там, в другой жизни, когда мир ещё не сошёл с ума. Но здесь я был пленником, а в его глазах тихонечко горел фиолетовый огонёк.

Я только боялся, что ему достанется, когда узнают, что он отнёсся ко мне по-человечески.

Но что же было делать?

Он, правда, исчез со сменой караула - надеюсь, не в тюрьму, не в настоящий каземат. Мне ли не знать, как жестоки волшебники?