Роджер Желязны - Девять принцев Амбера Страница 4

Я знал ее! Откуда-то я ее, безусловно, знал, вот только не мог вспомнить откуда.

Я подошел ближе, улыбаясь в ответ на ее улыбку.

— Привет, — сказал я.

— Садись, — сказала она. — Пожалуйста.

И указала мне на огромное оранжевое кресло с высокой спинкой, изогнутой как раз под таким углом, чтобы мне приятно было бы плюхнуться.

Я сел. Она внимательно смотрела на меня.

— Рада, что ты выздоровел и в порядке.

— Я тоже рад. А ты как поживаешь?

— Спасибо, все в порядке. Признаться, не ожидала увидеть тебя здесь.

— Ясное дело, — соврал я. — Но вот видишь, я здесь и хочу поблагодарить тебя, сестра, за доброту и ласку. — Мне хотелось быть чуть ироничным: интересно, как она прореагирует на это.

И тут в комнату ввалился огромный пес, ирландский волкодав, и шлепнулся на пол возле стола. Потом появился еще один, обошел пару раз вокруг глобуса и улегся под ним.

— Ну, — сказала «сестра», тоже стараясь быть ироничной, — это самое меньшее, что я могла для тебя сделать. Ты бы все-таки ездил поосторожнее.

— Непременно, — ответил я. — Я непременно буду осторожнее, обещаю тебе. — Черт знает что за игру мы с ней затеяли, но поскольку она явно не понимает, что именно я помню, а что забыл, я решил продолжать в том же духе, чтобы вытянуть из нее всю информацию, какую она могла дать. — Мне показалось, что ты не прочь узнать, в каком я состоянии, вот я и приехал.

— Да, конечно. Меня это беспокоило и продолжает беспокоить, — откликнулась Эвелин. — Ты не голоден?

— Перекусил слегка часа два-три назад.

Она позвонила горничной и велела принести поесть. Потом сказала:

— Вообще я предполагала, что ты выберешься из «Гринвуда», как только сумеешь. Правда, я не ожидала, что это случится так скоро. И уж тем более — что заявишься прямо ко мне.

— Знаю, — кивнул я. — Именно поэтому я здесь.

Она протянула мне сигареты и сама взяла одну.

Я дал ей прикурить, затем прикурил сам.

— Ты всегда был непредсказуем, — сообщила она мне наконец. — В прошлом такое свойство не раз тебя выручало, но сейчас я бы на это не поставила.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Сейчас ставки слишком высоки для блефа, а ты, по-моему, как раз блефуешь. Явился прямо сюда, надо же!.. Меня всегда восхищало твое мужество, Корвин, но ведь ты не дурак и прекрасно знаешь, каков расклад.

Корвин? Что ж, запомним и это, вместе с «Кори».

— А может быть, я ничего не знаю? Не забывай, я ведь довольно долго был вне игры.

— Ты хочешь сказать, что с тех пор ни с кем не общался?

— Как-то возможности не представлялось. Во всяком случае, с тех пор как очнулся.

Она склонила голову набок, прищурив свои прелестные глаза.

— Сомнительно… Хотя вполне возможно. Видимо, это действительно так. Видимо. Хорошо, предположим, я тебе поверила. Пока что. В таком случае ты весьма разумно поступил, приехав сюда. Хорошо, я подумаю.

Я затянулся сигаретой, надеясь, что она скажет еще что-нибудь. Но она молчала. Тогда я решил воспользоваться тем преимуществом, которого, похоже, добился в этой загадочной игре с неведомыми мне игроками и слишком высокими ставками, о которых не имел ни малейшего понятия.

— Уже одно то, что я приехал сюда, о чем-то говорит, — заявил я.

— Разумеется, — ответила она. — Это я понимаю. Но ведь ты же хитрец, так что говорить твой приезд может о чем угодно. Поживем — увидим.

Поживем? Увидим? Что увидим?

Горничная принесла бифштексы и кувшин с пивом, так что я на время был избавлен от необходимости делать общемногозначительные заявления, которые моей собеседнице казались хитроумными и уклончивыми. Бифштекс был превосходный, розовый внутри и истекающий соком. Я впился зубами в кусок свежего, хрустящего хлеба, жадно запивая еду пивом. Она, смеясь, наблюдала за мной, отрезая маленькие кусочки от своей порции.

— Мне нравится смотреть, с каким аппетитом ты относишься к жизни, Корвин. Мне будет крайне неприятно, если тебе придется ее утратить.

— Мне тоже, — пробормотал я.

Пожирая мясо, я размышлял. Она вдруг вспомнилась мне совсем в иной одежде: в бальном платье зеленого цвета — такого, каким бывает море на глубине, — с длинной пышной юбкой, с обнаженными плечами. Звучала музыка, вокруг танцевали, слышались голоса… Сам я был в черном с серебром…

Видение исчезло. Но это явно было воспоминание из реального прошлого. Я знал это, я был в этом уверен. Проклятие! Я никак не мог восстановить картину во всей полноте. Что она в том зеленом бальном платье говорила тогда мне, одетому в черное и серебряное, ночью, полной музыки, танца и голосов?..

Я налил ей и себе еще пива и решил проверить себя.

— Помнится, однажды ночью. Ты еще была в зеленом платье, а я, как всегда, в своих цветах… Все тогда казалось прекрасным, и музыка играла…

Ее взгляд вдруг стал задумчивым, щеки порозовели.

— Да, — промолвила «сестра». — То были дни… Так ты действительно ни с кем не встречался?

— Слово чести, — произнес я торжественно, к чему бы это ни относилось.

— Положение значительно ухудшилось, — сказала она. — Из Теней появляется столько ужасного, что и представить себе было невозможно.

— И?..

— И у него по-прежнему множество проблем, — договорила Эвелин.

— Неужели?

— Ну конечно! И он, разумеется, захочет узнать, на чьей ты стороне.

— Да на той же!

— Ты хочешь сказать?..

— Во всяком случае, пока, — быстро добавил я. Может быть, слишком быстро, потому что глаза ее вдруг изумленно расширились. — Я ведь все еще не полностью представляю себе расстановку сил.

Что бы это ни значило, пусть думает.

— Ах вот как.

Мы наконец покончили с бифштексами, остатки кинули псам.

Потом мы пили кофе, и во мне вдруг проснулись братские чувства. Но я подавил их.

— А как остальные? — спросил я. Это могло означать все, что угодно, но звучало вполне безобидно.

На секунду у меня, правда, возникло опасение, что она спросит, кого конкретно я имею в виду. Но она ничего не спросила, а откинулась на спинку кресла и проговорила, глядя в потолок:

— Как обычно. Ни от кого никаких известий. Ты, вероятно, поступил умнее всех. Мне, во всяком случае, это нравится. Но разве можно забыть?! Честь, славу?..

Я опустил глаза, так как не знал, что они должны в такой момент выражать.

— Невозможно, — сказал я. — Забыть об этом невозможно.

Последовало долгое и какое-то напряженное молчание. Потом она спросила:

— Ты меня ненавидишь?

— Конечно же, нет, — ответил я. — Как же я могу, памятуя обо всем, что ты для меня сделала?