Дэвид Эддингс - Обретение чуда Страница 4

– Всегда заканчивай то, что начал, – советовал он. – Железо не терпит, если его отложить, а потом нагревать снова без излишней нужды.

– Почему? – любопытствовал Гарион.

– Потому что, – пожимал Дерник плечами.

– Всегда старайся делать всё как можно лучше, – сказал он как-то, выковав наконечник к дышлу и полируя его.

– Но его всё равно не видно, – заспорил Гарион, – кому это нужно?

– Мне, – ответил Дерник, полируя металл. – Я буду знать, что он сделан плохо, и мне будет неприятно каждый раз, когда телега проедет мимо кузницы – а ведь она проезжает здесь каждый день!

Так оно и шло. Дерник наставлял малыша в главных добродетелях сендарийского народа, составляющего костяк общества: честной работе, трезвости, хорошем поведении, бережливости и практичности.

Сначала тётю Пол беспокоила любовь Гариона к кузнице из-за опасностей, крывшихся в её закопчённых стенах, но, понаблюдав немного, женщина поняла, что Дерник так же зорко следит за мальчиком, как и она сама, и немного успокоилась.

– Если малыш будет надоедать, почтённый Дерник, – сказала она кузнецу однажды, когда принесла починить большой медный чайник, – выгоните его или предупредите меня, я буду держать его на кухне.

– Он нисколько не мешает, мистрис Пол, – заверил, улыбаясь, Дерник. – Разумный парень и хорошо понимает, когда меня лучше не тревожить – Вы слишком снисходительны, друг Дерник, – засомневалась тётя Пол. – Мальчик способен выпалить сотню вопросов в минуту. Ответьте хоть на один, и в запасе тут же найдётся дюжина новых.

– Все малыши таковы, – ответил Дерник, осторожно наливая пузырящийся металл в маленькое глиняное колечко, сделанное им вокруг крохотной дырочки на дне чайника. – Я сам был в детстве таким. Отец и старый Барл, кузнец, обучавший меня, имели достаточно терпения, чтобы отвечать на всё, о чём имели понятие.

Плохо бы я отплатил им, обращайся иначе с Гарионом.

Гарион, сидевший неподалёку, затаив дыхание слушал разговор, зная, что одно резкое слово кузнеца – и ему больше никогда не видать кузницы. Когда тётя Пол с только что починенным чайником вновь направилась на кухню, шагая по твёрдой, утоптанной земле двора, мальчик заметил, с каким выражением смотрит кузнец ей вслед, и внезапная мысль пришла ему в голову, простая и прекрасная, – великолепное решение всех проблем.

– Тётя Пол! – прошептал он вечером, морщась от прикосновений грубой ткани, которой она мыла ему уши.

– Что? – пробормотала она, переходя к шее.

– Почему бы тебе не выйти замуж за Дерника? Тётя прекратила истязание.

– Ты о чём?

– Думаю, это совсем неплохая идея!

– Ах вот как?

Голос тётки слегка похолодел, и Гарион понял, что затронул опасную тему.

– Но ты ему нравишься! – начал защищаться мальчик.

– И, я полагаю, ты уже обсуждал с ним этот вопрос?

– Нет, я хотел раньше поговорить с тобой.

– Ну что ж, хоть это по крайней мере неплохая идея.

– Я могу всё сказать ему завтра утром, если не возражаешь.

В этот момент Гарион почувствовал, как его довольно бесцеремонно схватили за ухо. Видно, тётя Пол нашла прекрасный способ довести до него своё мнение.

– Попробуй хоть слово сказать Дернику или кому ещё, – прошипела она, впиваясь в мальчика тёмными, горящими гневом глазами.

– Я ничего такого не имел в виду, – поспешно заверил он, – это всего лишь мысль…

– И очень глупая. С этого дня оставь мысли взрослым, – строго приказала тётка, всё ещё не отпуская его ухо.

– Будет так, как ты хочешь, – быстро кивнул Гарион.

Однако позже, в тишине ночи, когда они уже лежали в кроватях, Гарион снова вернулся к давешнему разговору, на этот раз более дипломатично.

– Тётя Пол!

– Ну что тебе?

– Если ты не хочешь выйти замуж за Дерника, тогда за кого же?

– Гарион! – вздохнула она.

– Что, тётя?

– Закрой рот и спи!

– Я думал, что имею право знать! – оскорблённо проныл он.

– Гарион!!

– Ладно-ладно, я сплю, но только считаю, что ты не очень-то честна во всём этом деле. Тётя Пол глубоко вздохнула.

– Ну хорошо. Пойми, я не думаю о замужестве и серьёзно сомневаюсь в том, что когда-нибудь выйду замуж и без того слишком много важных дел. И неотложных.

– Не беспокойся, тётя Пол, – прошептал Гарион, решив утешить её. – Вот вырасту и женюсь на тебе.

Тётя рассмеялась, искренне, весело, и мальчик протянул руку, чтобы коснуться её лица в темноте.

– О нет, мой Гарион. Тебя ждёт другая жена.

– Кто? – удивился он.

– Узнаешь, – таинственно ответила тётя. – А теперь спать.

– Тётя Пол!

– Ну?

– Где моя мать?

Этот вопрос Гарион уже давно собирался задать тёте. Последовало долгое молчание. Наконец тётя Пол вздохнула:

– Она умерла.

Гарион почувствовал такую душераздирающую скорбь, клещами сжавшую сердце, что не удержался и зарыдал.

Тётя тут же оказалась у его постели, обняла и прижала к себе. Долгое время спустя, уже после того как она уложила его в свою постель и слёзы наконец высохли, Гарион, всё ещё всхлипывая, пробормотал:

– Какая она была, моя мама?

– Светловолосая. Очень молодая и очень красивая, с голосом как колокольчик. Она была так счастлива!

– И любила меня?

– Больше, чем ты можешь представить себе.

Тогда Гарион снова заплакал, но в слезах его была уже не чёрная скорбь, а светлая грусть о той, которую он никогда не видел. Тётя Пол по-прежнему прижимала мальчика к себе, пока он не заснул.

На ферме Фолдора жили и другие дети, что было вполне естественным для большой общины в шестьдесят человек. Подростки работали, но ещё трое, кроме Гариона, малышей сновали повсюду, где заблагорассудится. Они и стали его друзьями и товарищами по играм.

Самого старшего звали Рандориг. Он появился на свет за два года до рождения Гариона. Но Рандориг не верховодил друзьями, потому что был арендом, не отличался остротой ума и охотно уступал младшим.

Королевство Сендария, в отличие от других государств, населяли выходцы из многих племён: Чиреки, олгары, драснийцы, аренды и даже значительное количество толнедрийцев. Все эти чужеземцы успели многократно пережениться между собой и ничем не выделялись из коренных сендаров. Аренды, конечно, отличались неудержимой храбростью, чего, к сожалению, нельзя было сказать об их уме.

Вторым приятелем Гариона стал Дорун, маленький, проворный мальчишка, в жилах которого текла кровь столь многих племён, что только его и можно было считать истинным сендаром. Главной особенностью Доруна было то, что он никогда не стоял на месте и не мог ходить, только бегал. Язык его, как и ноги, тоже не знал покоя: Дорун говорил без остановки, очень быстро, и постоянно был чем-нибудь возбуждён и взволнован.