Олаф Локнит - Зов Древних Страница 4

С тех пор жители подземелий отупели и утратили многое, что могли и знали, но в пещеры люди не рисковали соваться. Там, во мраке, карлики были сильнее. Они научились без промаха стрелять на звук из маленьких луков примитивными первобытными стрелами с зазубренными кремниевыми наконечниками, при этом стрела била точно в цель, не задевая выступы породы. А, кроме того, они, растеряв секреты ремесла и военного искусства, направили свои помыслы в сторону родной теперь для них тьмы, чтобы магией и заклятиями вернуть утраченное. Вернуть ничего не удалось, зато вырванные из небытия умершие слова породили в пещерах дикий и совершенно нечеловеческий мир, приковав изрекших их навеки к сумраку каверн. Заклятия словно бы обрели собственный дух и разум и зажили своей жизнью, войдя в немыслимый союз со своими новыми хозяевами. На поверхности этот дух был бессилен, но у себя во владениях могуч безмерно.

Однако раз в год, в первое полнолуние после осеннего равноденствия, пещерные жители будто собирались в потаенной долине, формой напоминавшей чашу, где приносили жертву, разжигая огромный костер, сложенный пирамидой. Говорят, язык его пламени поднимался столь высоко, что был виден даже с того пастбища, где остановился отряд. Естественно, что пастухи за десять полетов стрелы обходили проклятое место и шага не сделали бы под своды пещер, хоть режь их на части.

Разумеется, солдаты только посмеялись над такими глупыми суевериями, но в одной из осмотренных пещер все почувствовали что-то неладное, словно там и правда было дурное место. Что именно было нехорошо, никто не понимал. Пещера была мелкой, округлой, насчитывала в глубину едва ли тридцать шагов и заканчивалась глухой стеной. Тем не менее, люди поспешили покинуть это место. Стоит ли говорить, что и там ничего не обнаружилось. В этом и состояло единственное примечательное событие дня.

Нашлась и чашеобразная долина. Форму чаши она имела лишь наполовину, противоположный склон оказался угловатым и обрывистым. На дне долины не было никаких следов кострища — там стояла мелким прудом скопившаяся после ливней вода, медленно испарявшаяся под лучами солнца.

На третью ночь все бодрствовали. Ненастье не нагрянуло, но звезды и месяц спрятались в низких облаках. Костер горел ярко, однако осиновые дрова быстро и жадно прогорали, приходилось то и дело подкладывать новые. В их потрескивании некоторым солдатам слышался издевательский, сухой и зловещий смех.

Миновала полночь. Настала самая глухая и тяжелая часть ночи, когда неудержимо клонит в сон, голова делается неприятно легкой, а все вокруг видится каким-то прозрачным, точно стеклянным, ненастоящим. Люций, впрочем, взбодренный терпким вином с хрустальной ледяной родниковой водой, от которой стыли зубы, не чувствовал ни малейшего желания спать. Примерно так же ощущал себя и его спутник, тот самый рыжий и тупой солдат. Он был родом из пуантенской деревни, но соблазнился кажущейся легкостью военной службы и деньгами, которые, по его разумению, он будет получать, палец о палец не ударив. Жизнь, впрочем, обманула его надежды, и теперь парень день и ночь клял несправедливую судьбу за то, что она забросила его в этот всеми забытый холодный край.

Вдруг, повернувшись к пастушескому костру, Люций увидел, что все пастухи как один спят. Призвав солдат, он бросился расталкивать лодырей. С готовностью за ним последовал только пуантенец, остальные выполнили приказ, но сделали это как-то очень нехотя, будто через силу, недовольно ворча, что их заставляют пасти овец и коз вместо того, чтобы выполнять достойные воина обязанности — пить вино в корчме, играть в кости и волочиться за девками.

Каково же было удивление командира, когда, приблизившись к костру, он понял, что крестьяне заснули в совершенно неестественных позах. То есть они как сидели, переговариваясь негромко, так и застыли неподвижно. Один из них даже не выпустил из рук свой крепкий, загнутый на конце посох. Никакими силами невозможно было их растолкать. От малейшего толчка они падали, как снопы, на землю, не просыпаясь и не меняя поз.

Бросив бесполезный труд, Люций кликнул собак. Но ни один пес не отозвался, ибо бдительные животные тоже уснули непробудным сном: один пес лежал на боку, вытянув в оцепенении все четыре лапы, другой устроился на брюхе, положив узкую острую морду на траву. И люди, и собаки были живы, но дышали редко и неглубоко.

Нечего и говорить, что беспокойство охватило командира отряда. Озираясь по сторонам, он пытался понять, что произошло. Взгляд его остановился на той самой скале, за которой давеча исчез воин, и к ужасу своему военный понял, что за камнем, в лощине, таится нечто враждебное, нечеловеческое. Словно чье-то дыхание — или то было дуновение, а может, ощущение духа? — коснулось его лица. Он вздрогнул и повернулся к солдатам. Все смотрели туда же, куда и командир. Никто не смел проронить ни слова, но было видно, что даже самые сонливые мгновенно пришли в себя.

Видя, что солдаты — а среди них были настоящие ветераны, прошедшие несколько кампаний и пролившие вражьей крови столько, что впору бочки наполнять,— готовы показать непрошеному гостю, кем и чем бы он ни оказался, остроту аквилонской стали, офицер взбодрился, кровь его заиграла в предчувствии настоящего дела и удивительных приключений, о которых потом можно будет долго и пышно рассказывать. Он выстроил свой маленький отряд клином и повел к скале, не обращая внимания на жалобное блеянье и панику, охватившую несчастных овец.

Солдатская поступь была тяжелой и мерной — вся Хайбория знала твердость этой гордой поступи. Хищными клыками гигантских древних львов темнели мечи, предвкушая новую кровь, щиты плотно прилегли один к краю другого, составив нерушимую металлическую стену. Стальные шлемы — у четверых с глухими, закрывающими лицо масками — серели грозно в ночи. А как замечательно сверкали бы они, явись сейчас солнце!

Да, как раз присутствия солнца, всеведущих лучей Ока Митры, в это мгновение им очень недоставало. Кто знает, дождись они рассвета, возможно, все обернулось бы неизмеримо лучше и закончилось счастливее. Но тогда маленькое воинство, проникшись боевым духом непобедимой аквилонской армии, неостановимо шло в безумную, как выяснилось очень скоро, атаку.

Скала приближалась. Стали заметны даже тонкие трещины на старом ее желто-сером теле. Люций приказал обойти скалу слева, при этом забрать немного в сторону от крайнего выступа, чтобы охватить сокрывшееся там, а не оказаться, резко выйдя из-за поворота, лицом к лицу с неизвестной опасностью. Воины уже готовы были осуществить предписанный маневр, но в тот же миг над камнем совершенно бесшумно поднялась огромная черная голова громадного змея на толстой шее.