Дуглас Брайан - Иероглиф желаний Страница 4

Низко-низко поклонился Тин-Фу господину Дэхаю.

– Это счастливейший день в моей жизни, – проговорил он дрогнувшим голосом. С этими словами он выдернул свой посох из земли, нахлобучил шапку опять себе на голову и, ни слова больше не сказав, зашагал вслед за паланкином.

Так вышло, что Тин-Фу поселился во дворце Дэхая и получил бесценную возможность наблюдать за своим кровным врагом вблизи. Он смешил Дэхая, и тот считал его забавным и совершенно не опасным малым. Слуги дома по-разному относились к новому любимчику господина. Большинство – с полным равнодушием: время от времени Дэхай жаловал своим вниманием то одного, то другого человека, играя с людьми, как с куклами, но с течением времени новые забавы приедались ему, и Дэхай забывал их. Бывшие любимцы, получив некоторое количество благ – кто сколько успел ухватить, – отправлялись кто куда: одни уезжали, и след их терялся, другие находили себе работу в большом доме, третьи, обвиненные в каком-нибудь вздорном преступлении, заканчивали свои дни в водной тюрьме. Тюрьма эта была особенно ужасна своей сыростью: заключенные жили в ней, погруженные по колено в воду. Их кости страшно ныли, их плоть гнила, и они умирали в темноте и страшных мучениях.

Естественно, Тин-Фу рассчитывал избежать подобной участи. Ему требовалось узнать секрет своих родителей, похищенный Дэхаем, причем сделать это надо было прежде, чем господину Дэхаю надоест слушать шутки и поучения своего нового домочадца.

Единственным настоящим, открытым врагом Тин-Фу в его новом доме сразу стал управляющий. И вовсе не потому, что почтенный слуга опасался влияния нового человека, нет. Просто управляющий обладал склонностью к выпивке, о чем все знали, но

то не говорил. Это считалось простительной слабостью почтенного слуги.

Даже господин Дэхай не решался сделать замечание столь заслуженному человеку, хотя тот и стоял много ниже его на иерархической лестнице, потому что управляющий служил еще его отцу и обладал определенным «теневым влиянием»: говорили, будто некоторые из наложниц Небесного Владыки были его дочерьми или внучками. Впрочем, это сохранялось в тайне.

Как бы то ни было, Тин-Фу скоро заметил, что господину Дэхаю чрезвычайно хочется сделать своему управляющему выговор относительно злоупотребления горячительными напитками, но, учитывая некоторые «теневые возможности», он не решается это сделать. И тогда Тин-Фу прилюдно рассказал следующее:

– Один молодой человек пристрастился к вину настолько сильно, что даже ночью не мог обойтись без него. Когда он ложился спать, то рядом с кроватью на земляной пол ставил бутыль с вином. Проснувшись ночью, он протягивал руку к бутылке, отпивал немного и вновь засыпал. Однажды с ним произошло невероятное: когда он по привычке протянул руку к бутылке, злой дух схватил его и стал тащить под землю. Услышав отчаянный крик, родственники молодого человека поспешили к нему в комнату, по было поздно: они увидели только его голову, погружавшуюся под землю, будто в воду…

Все кругом засмеялись, и громче всех веселился господин Дэхай. А управляющий стал мрачнее ночи и заскрипел зубами. Услышав этот звук, Тин-Фу понял, что нажил себе смертельного врага. Однако он не счел это опасным, поскольку ему важнее было войти в доверие к своему господину и угодить ему так, чтобы его вечная бдительность заснула крепким и сладким сном, как если бы она накурилась порошка черного лотоса.

На следующий день Тин-Фу увидел, что управляющий ходит вокруг дома и что-то говорит работникам. Прислушавшись, Тин-Фу понял, чего хочет старый почтенный слуга: он решил установить прямо перед воротами во двор прочную стену. Известно, что духи летают чрезвычайно стремительно, но двигаются они только по прямой. Если один из таких духов захочет покарать управляющего за его пристрастие и утащить под землю, он налетит на стену, ударится о нее и возвратится вспять, так что управляющий сможет жить (и пьянствовать) совершенно спокойно.

Посмеявшись над стариком, Тин-Фу ушел.

Господин Дэхай был назначен Вторым Советником по делам иероглифов при дворе Небесного Владыки, а это означало, что в его обязанность входило следить за иероглифами по всей столице и за ее пределами. У него имелся целый штат сотрудников, которые ходили по улицам и собирали клочки исписанной бумаги, которая была уже не нужна. Ибо сказано: «Письменность священна, и знающие письменность – священны». Ни в коем случае нельзя бросать исписанную бумагу в грязь. Некоторые считают, что это может привести к слепоте, хотя господин Дэхай в своих указах утверждал, что подобные святотатцы бывают убиты громом. Он даже возил с собой урну, украшенную изображениями сплетенных между собой драконов, золотого и зеленого, и выставлял ее на видном месте везде, куда ни прибывал по своим делам. В этой урне хранился прах одного вельможи, который совершил однажды ужасное злодеяние. Однажды он получил письмо от своей матери, которая в немногих словах выражала свои нежные чувства к отпрыску и выказывала озабоченность распутным образом жизни, который тот ведет в столичном городе, вдали от родительского пригляда. Прочитав это письмо, молодой вельможа так разгневался, что бросил бумагу в грязь, наступил на нее сапогом и разорвал, не прикасаясь к ней руками. И тотчас с неба сошел огонь, послышался громовой раскат – и вот от молодого человека осталась лишь кучка дымящегося пепла.

Несколько благочестивых слуг собрали этот пепел в урну, и теперь она передается от одного Советника по делам иероглифов к другому – в знак назидания и наглядного примера того, как не следует относиться к иероглифам и исписанной бумаге.

Подчиненные Советника подбирали любые клочки, даже самые ничтожные, если на них виднелись следы иероглифов, и складывали их в специальные корзины.

Один раз на Новолуние, по улицам шествовала особая процессия в сопровождении музыкантов. Слуги, одетые в черные одежды с большим вышитым иероглифом на спине, несли большие корзины с пеплом от сожженной бумаги. Они доходили до реки, в которую опускали этот пепел при громком пении красивых похоронных гимнов, и темные воды реки расступались, оттуда высовывались черные пальцы Речной Богини, которая бережно принимала пепел и уносила его в глубину. Лишь пепел от нечестивых писаний (а имелись и такие) плыл дальше по поверхности реки, чтобы затем осесть на берегах грязноватой пеной и исчезнуть в безднах земли, не оскверняя речных глубин.

Затем собравшиеся посмотреть на процессию – а таких всегда находилось очень много – слушали Наставления о сохранении иероглифов. Их зачитывал особый глашатай, одетый также в черное, – освещенные факелом, видны были только кисти его рук и лицо, а все прочее терялось во мраке: