Филип Фармер - Пауки багрового мага Страница 4

Чтобы попасть домой, пришлось разбудить мать. Валлу, моргая и позевывая, в свете масляной лампы в углу, открыла засов. Маша вошла и мгновенно потушила свою лампу. Масло стоило денег, и много раз приходилось по ночам обходится без света…

Валлу, высокая худощавая женщина, с обвисшей грудью и глубокими морщинами на лице, поцеловала дочь в щеку. Ее дыхание неприятно пахло сном и козьим сыром. Но Маша не отстранилась; в ее жизни и так было слишком мало любви. А любовь переполняла ее, она готова была лопнуть от давления внутри.

Лампа на покосившемся столе в углу, освещала комнату с голыми стенами. На них не было ковров. В дальнем углу, на стопке потрепанных, но чистых простыней спали двое детей. Рядом с ними стоял небольшой горшок из обожженной глины, на котором были нарисованы черные и багровые круги, переплетенные в сложный узор — типичный узор Дармеков.

В другом углу были сложены ее приспособления для изготовления фальшивых зубов, воск, тигли, тонкие резцы, напильники, твердое дерево, железо, дорогая проволока и кусок слоновой кости. Она только начала выплачивать деньги, взятые взаймы для приобретения инструментов. В противоположном углу лежала груда тряпья и возле — стояла кровать Валлу. Под ней еще один горшок с точно таким же узором. Из-за кровати выглядывало древнее, рассохшееся колесо прялки; время от времени Валлу удавалось немного подработать. Когда она чувствовала себя получше. Ее руки скрючил артрит, один глаз поразила катаракта, а второй по непонятной причине начал слепнуть.

К стене была придвинута медная жаровня, рядом с которой стояли несколько жалких предметов мебели. В ларе складывали древесный уголь. В сундуке рядом хранилось зерно, немного сушеного мяса и ножи. Рядом стоял глиняный кувшин для воды. И еще стопка вещей.

Валлу кивнула в сторону занавеса, закрывающего дверной проем.

— Он пришел домой рано. Я подозреваю, он не смог угостить своих приятелей. И тем не менее, он снова пьян, как дюжина матросов.

Скривившись, Маша приподняла занавеску и откинула ее в сторону.

— Шевоу! (Нечто среднее между "Ох!", "Эх!" и глубоким вздохом).

Запах был таким же, как в таверне "Дохлый Единорог". Смесь вина и пива, старого и свежего, пот старый и свежий, блевотина, моча, жарящиеся кровяные колбасы, кррф и клетель.

Эвроен лежал на спине с открытым ртом, руки раскинуты в сторону, словно он был распят. Когда-то он был высоким мускулистым молодым человеком с широкими плечами, тонкой талией и длинными ногами. Сейчас он оброс жиром, огромными слоями жира, у него образовался двойной подбородок, и круги сала, колышущееся вокруг талии. Некогда блестящие глаза стали красными и глубоко запали. Под ними образовались мешки, а сладостное дыхание превратилось в смрадную вонь. Он заснул даже не потрудившись переодеться; его туника была порвана. Грязная, перепачканная самыми разнообразными пятнами, включая и блевотину. На волосатых грязных ногах были дорогие сандалии, которые он скорее всего украл.

Маша давно уже отплакала по нему. Сейчас она приблизилась и ткнула его ногой в ребра. Он лишь замычал и приоткрыл один глаз. Но глаз быстро закрылся и ее муженек снова захрапел, словно боров. Спасибо и за это. Сколько ночей она провела рыдая, когда он пытался отобрать последнее, или сражаясь с ним, если он заявлялся домой и пытался заставить ее лечь с ним? Она давно уже сбилась со счета.

Маша давно ушла бы от него, если бы только могла. Но закон Империи гласил, что только мужчина имеет право на развод, если заявит, что женщина больна и не может иметь детей, или если будет твердо установлено, что он — импотент.

Она вздохнула, подошла к тазу для умывания и взяла кувшин. Мать приблизилась к ней.

Валлу, пристально вглядываясь в нее своим единственным зрячим глазом спросила:

— Детка! Что-то случилось с тобой! Что?

— Сейчас я тебе все расскажу, — сказала Маша и принялась мыть лицо и руки. Позднее, она горько сожалела о том, что не солгала Валлу. Но откуда она могла знать, что Эвроен вышел из состояния прострации и сможет понять, о чем она говорит? Если бы она не была в такой ярости и не пнула его… но сожалеть о содеянном — значит попусту терять время. Хотя не было человека, который не занимался бы этим.

Она еще не закончила рассказывать своей матери, что случилось с Бенной, когда услышала позади шум. Повернувшись Маша увидела в дверном проеме пошатывающегося Эвроена. Глупая ухмылка блуждала на его лице.

Эвроен направился к ней, вытянув руки вперед, словно пытаясь заграбастать ее. Он говорил хрипло, но достаточно вразумительно.

— Поч'му ты не брос'лась за крысой? Если бы ты поймала ее, мы бы ст'ли богачами.

— Отправляйся спать, — огрызнулась Маша. — Это не твое дело.

— Н' мое дело? — повторил Эвроен. — Шо ты имеешь в виду? Я твой муж! Я х'чу эт'т камень!

— Ты — идиот, — сказала Маша, стараясь удержаться от крика, чтобы не разбудить детей и не переполошить соседей. — У меня нет никакого камня. Я никоим образом не могла взять его — если там даже и был этот дурацкий изумруд.

Эироен приставил палец к носу и подморгнул.

— Если и б'л камень, а? Маша, ты х'чешь амбануть…обмануть м'ня? Ты ведь взяла к'мень и ты обман'вашь свою те… те… мам'чку.

— Нет, я не лгу! — закричала она, разум оставил ее. — Ты жирная вонючая свинья! Я пережила такой ужас, меня чуть не убили, а все о чем ты можешь думать, так это единственно о камне! Который скорее всего не существует! Бенна умирал! Он не понимал о чем говорит! Я даже не видела камня! И…

Эвроен буркнул:

— Ты п'талась скрыть от меня это! — и бросился на нее.

Она с легкостью смогла бы увернуться от него, но что-то прорвалось в ней и выплеснулось наружу. Схватив глиняный кувшин с водой на полке Маша со всей силы опустила его на голову Эвроена. Хрустнул не кувшин, хрустнула голова Эвроена. Он рухнул лицом вперед, и застыл на боку. Из-под волос показалась кровь; он захрипел.

Проснулись дети. Они с широко раскрытыми глазами, сидели в своих постелях и молчали. Дети Лабиринта с раннего возраста навидались всякого, их трудно заставить заплакать.

Дрожа, Маша опустилась на колени и осмотрела рану. Затем поднялась, сходила в другую комнату и вернулась с грязными тряпками, не желая расходовать на него чистые, и обвязала рану. Потом нащупала пульс; пульс оказался достаточно твердым для пьяницы, повергнутого сильным ударом в нокаут.

Валлу спросила:

— Он мертв?

Ее волновало не это. Ее волновала своя судьба, судьба внучек и Маши. Если ее дочери придется отбывать наказание за убийство, а это случится, несмотря на все аргументы в ее пользу, дети останутся без поддержки.