Ольга Громыко - Год Крысы. Путница Страница 4

Принесли корчагу с водой, установили посреди двора. Самую большую, чтоб всем видно было: без обмана.

— Ну что, люди добрые, тяните…

Освободили от этой чести только голову, кузнеца, мельника да лавочника, потому как без них Приболотью убыток больший, чем если бы все остальные мужики в город уехали. Трое счастливчиков, надув щеки, гордо расхаживали среди мнущихся у шапки одновесчан, упиваясь своей значимостью (ну и облегчение немалое, конечно!). Голова все равно был мрачен: овца только о своем ягненке думает, а пастух обо всем стаде. А как же общинное поле? И пруд собирались вырыть, сазанов запустить… Эх! Хоть бы жребий на какого-нибудь лентяя пал, вроде дядьки Хвеля — до обеда под яблоней дрыхнет, а после обеда на другую сторону ствола переходит, куда тень уползла. Другое дело, что он и тсарю не больно нужен, разгневается еще за такой «подарочек»…

Гонец и тсецы околачивались неподалеку, но к корчаге не подходили, чуя, что на них и так злы. Путник вообще куда-то исчез — небось к речке купаться поехал, весковый дух смывать.

— Давайте-давайте, — поторопил голова. — Ждете, покуда завянут? Колай, тяни!

— А чего сразу я? — возмутился тот, пряча руки за спину. — Пущай Ледок тянет, он ближе стоит!

— А чего я?! — Высокий тощий мужик попятился, мигом став дальше.

— Тяни, — устало повторил голова, сунув шапку Колаю под самый нос. — Первым, последним — все равно от судьбы не уйти.

Отступать было поздно и некуда: сзади сопели и подпирали так, что хоть целиком в шапку нырни. Колай медленно вытащил потную ладонь, обтер о штаны. Потянулся к шапке — но с полпути отдернул, вытер еще раз. Вокруг нервно захихикали.

Со второго раза мужик донес-таки руку, запустил. Листья были гладкие и прохладные, с мелко иззубренными краями. Черешки колкими клювиками тыкались в пальцы: возьми меня! Нет, меня!

— Хорош мять! — не выдержал голова. — Поди, не девку под одеялом лапаешь. Доставай.

Колай убедился, что щупать бесполезно, зажмурился и обреченно вытащил из шапки свой жребий.

Толпа разом перевела взгляды на корчагу и затаила дыхание. Оттертый в задние ряды углежог — плечистый, но низкорослый — посадил на плечи сынишку, чтобы тот докладывал.

— Бросай, — терпеливо напомнил голова.

Листок, крутясь, упал в корчагу. Полежал-полежал на задрожавшей воде, будто размышляя, а потом — хоп! — стал на ребро, и ко дну. Завис у него, как рыбка, превратился в тоненькую, почти невидимую сверху черточку.

— Утоп! — звонко сообщил углежогов сын.

По толпе прокатился потрясенный стон. Никто не ожидал, что первый неудачник определится так скоро.

Колай тупо хлопал глазами, сообразив, что произошло, только когда запричитала жена.

— Это все ты сглазил! — в сердцах напустился он на голову. — Заладил: тяни, тяни… Знал же, что торопливого Саший под локоть толкает!

— А трусливого в зад кусает, — продолжил лавочник под общий одобрительный хохот. Один дурной лист из шапки выбыл, чего ж не посмеяться?

— Кто трус?! Я трус?! — Колай сделал вид, что закатывает рукава, но щуплый одновесчанин и бровью не повел.

— Ох-ох-ох, нашелся вояка! Да ты только девчонку свою колотить и отваживался, и то покуда она видуньей не стала.

— А вот давай проверим! — хорохорился Колай, приплясывая на месте, будто угли под лаптями рассыпаны.

— Ну давай!

— Иди сюда, я тебе щас покажу ясно солнышко!

— Да я и так напротив тебя стою, куда уж ближе? Самому, что ли, о твой кулак бородой хряпнуться? — Лавочник задрал голову, подставляясь, еще и пальцем показал.

— Тихо! — гаркнул голова так, что листья в шапке взвихрились. — Уймись, Колай. Не конец света, поработаешь на тсаря и вернешься. А тебе, сосед, стыдно должно быть: сам не рискуешь, а над другими потешаешься… Ну, кто следующий?

На сей раз заминки не возникло: курица за одно утро дважды не несется, вытянуть вторую «рыбку» кряду шанс невелик. Так и вышло. Остались в веске и Ледок, и углежог, и — эх! — дядька Хвель.

Хуторских пустили к корчаге последними. Те не особо и рвались, в надежде, что всю гадость выберут до них, но увы: оба нехороших листа остались в кучке втрое меньше изначальной.

У Миха листик потонул, а у Цыки поплыл. Фесся, не сдержавшись, бросилась мужу на шею и разрыдалась от радости. Тот неловко похлопал ее по спине, смущенно косясь на приятелей: мол, что с беременной бабы взять, по любой ерунде ревет.

Чернобородый же отнесся к проигрышу на удивление спокойно.

— Ну и ладно, — погудел он. — Хоть свет погляжу, а то уже мхом на этом хуторе оброс.

— Поглядишь, как же, — мрачно проворчал кто-то из мужиков. — Запихнут в каменоломню, еще и к тачке привяжут, чтоб не утёк…

— Кто там каркает? — сурово огляделся голова. — Щас второй раз тянуть будет!

«Ворон» примолк. Жеребьевка продолжилась, но у Сашия сегодня было шутливое настроение. Листья исправно пускались вплавь, пока в шапке не остался один. Тот самый.

— Кто еще не брал? — заозирался голова. Что за ерунда? Неужто обсчитался и придется перетягивать? В толпе вспыхнули споры: а ты тянул? А сам-то?! Поймать на вранье никого не удалось: у каждого нашлись свидетели, переживавшие по поводу его жребия.

— Вон кто! — звонко заложил углежогов «дозорный», показывая куда-то вдаль. Люди разом обернулись — и увидели Сурка, неспешно идущего со стороны речки. Рядом ехал на нетопыре путник, слегка подобревший: не иначе, хуторянин раскошелился на какой-то вопрос — а то и десяток, чтобы скрыть тот, что по-настоящему его волновал.

Сурок тоже был весел: видать, ответ ему угодил.

— Ну как, общество? — окликнул он. — Отжеребьились уже?

Все смотрели на него и молчали.

ГЛАВА 2

Крысиные драки могут быть и бескровными, но оттого не менее жестокими: нападающий вздыбливает шерсть и, щелкая зубами, начинает кружить вокруг более слабой крысы, запугивая ее своими размерами и яростью. Это может длиться несколько лучин, пока жертва не погибнет от разрыва сердца.

— Объяснишь ты нам наконец, кто это был?! — настойчиво, но пока безрезультатно допытывался Жар. Тащить на хвосте непонятно кого, которому непонятно чего нужно, вору ну очень не нравилось.

— Старый знакомый. — Альк сосредоточенно о чем-то размышлял, уставившись на коровью холку. Желтые глаза то прищуривались, то начинали быстро-быстро двигаться, словно перед ними мелькали какие-то картины.

— Да мы заметили, что не молодой чужак! Кто он?

— Путник.

— Я имею в виду — тебе он кто?

— Старый знакомый.

Рыска засомневалась, что саврянин вообще слышит вора. У нее уже язык чесался задать Альку какой-нибудь посторонний вопрос вроде «а кто это там по небу летит?», но тут саврянин тряхнул головой и выпрямился, видимо приняв какое-то решение.