Дэвид Эддингс - Обретение чуда Страница 4

— Всегда заканчивай то, что начал, — советовал он. — Железо не терпит, если его отложить, а потом нагревать снова без излишней нужды.

— Почему? — любопытствовал Гарион.

— Потому что, — пожимал Дерник плечами.

— Всегда старайся делать всё как можно лучше, — сказал он как-то, выковав наконечник к дышлу и полируя его.

— Но его всё равно не видно, — заспорил Гарион, — кому это нужно?

— Мне, — ответил Дерник, полируя металл. — Я буду знать, что он сделан плохо, и мне будет неприятно каждый раз, когда телега проедет мимо кузницы — а ведь она проезжает здесь каждый день!

Так оно и шло. Дерник наставлял малыша в главных добродетелях сендарийского народа, составляющего костяк общества: честной работе, трезвости, хорошем поведении, бережливости и практичности.

Сначала тётю Пол беспокоила любовь Гариона к кузнице из-за опасностей, крывшихся в её закопчённых стенах, но, понаблюдав немного, женщина поняла, что Дерник так же зорко следит за мальчиком, как и она сама, и немного успокоилась.

— Если малыш будет надоедать, почтённый Дерник, — сказала она кузнецу однажды, когда принесла починить большой медный чайник, — выгоните его или предупредите меня, я буду держать его на кухне.

— Он нисколько не мешает, мистрис Пол, — заверил, улыбаясь, Дерник. — Разумный парень и хорошо понимает, когда меня лучше не тревожить.

— Вы слишком снисходительны, друг Дерник, — засомневалась тётя Пол. — Мальчик способен выпалить сотню вопросов в минуту. Ответьте хоть на один, и в запасе тут же найдётся дюжина новых.

— Все малыши таковы, — ответил Дерник, осторожно наливая пузырящийся металл в маленькое глиняное колечко, сделанное им вокруг крохотной дырочки на дне чайника. — Я сам был в детстве таким. Отец и старый Барл, кузнец, обучавший меня, имели достаточно терпения, чтобы отвечать на всё, о чём имели понятие.

Плохо бы я отплатил им, обращайся иначе с Гарионом.

Гарион, сидевший неподалёку, затаив дыхание слушал разговор, зная, что одно резкое слово кузнеца — и ему больше никогда не видать кузницы. Когда тётя Пол с только что починенным чайником вновь направилась на кухню, шагая по твёрдой, утоптанной земле двора, мальчик заметил, с каким выражением смотрит кузнец ей вслед, и внезапная мысль пришла ему в голову, простая и прекрасная, — великолепное решение всех проблем.

— Тётя Пол! — прошептал он вечером, морщась от прикосновений грубой ткани, которой она мыла ему уши.

— Что? — пробормотала она, переходя к шее.

— Почему бы тебе не выйти замуж за Дерника? Тётя прекратила истязание.

— Ты о чём?

— Думаю, это совсем неплохая идея!

— Ах вот как?

Голос тётки слегка похолодел, и Гарион понял, что затронул опасную тему.

— Но ты ему нравишься! — начал защищаться мальчик.

— И, я полагаю, ты уже обсуждал с ним этот вопрос?

— Нет, я хотел раньше поговорить с тобой.

— Ну что ж, хоть это по крайней мере неплохая идея.

— Я могу всё сказать ему завтра утром, если не возражаешь.

В этот момент Гарион почувствовал, как его довольно бесцеремонно схватили за ухо. Видно, тётя Пол нашла прекрасный способ довести до него своё мнение.

— Попробуй хоть слово сказать Дернику или кому ещё, — прошипела она, впиваясь в мальчика тёмными, горящими гневом глазами.

— Я ничего такого не имел в виду, — поспешно заверил он, — это всего лишь мысль…

— И очень глупая. С этого дня оставь мысли взрослым, — строго приказала тётка, всё ещё не отпуская его ухо.

— Будет так, как ты хочешь, — быстро кивнул Гарион.

Однако позже, в тишине ночи, когда они уже лежали в кроватях, Гарион снова вернулся к давешнему разговору, на этот раз более дипломатично.

— Тётя Пол!

— Ну что тебе?

— Если ты не хочешь выйти замуж за Дерника, тогда за кого же?

— Гарион! — вздохнула она.

— Что, тётя?

— Закрой рот и спи!

— Я думал, что имею право знать! — оскорблённо проныл он.

— Гарион!!

— Ладно-ладно, я сплю, но только считаю, что ты не очень-то честна во всём этом деле. Тётя Пол глубоко вздохнула.

— Ну хорошо. Пойми, я не думаю о замужестве и серьёзно сомневаюсь в том, что когда-нибудь выйду замуж и без того слишком много важных дел. И неотложных.

— Не беспокойся, тётя Пол, — прошептал Гарион, решив утешить её. — Вот вырасту и женюсь на тебе.

Тётя рассмеялась, искренне, весело, и мальчик протянул руку, чтобы коснуться её лица в темноте.

— О нет, мой Гарион. Тебя ждёт другая жена.

— Кто? — удивился он.

— Узнаешь, — таинственно ответила тётя. — А теперь спать.

— Тётя Пол!

— Ну?

— Где моя мать?

Этот вопрос Гарион уже давно собирался задать тёте. Последовало долгое молчание. Наконец тётя Пол вздохнула:

— Она умерла.

Гарион почувствовал такую душераздирающую скорбь, клещами сжавшую сердце, что не удержался и зарыдал.

Тётя тут же оказалась у его постели, обняла и прижала к себе. Долгое время спустя, уже после того как она уложила его в свою постель и слёзы наконец высохли, Гарион, всё ещё всхлипывая, пробормотал:

— Какая она была, моя мама?

— Светловолосая. Очень молодая и очень красивая, с голосом как колокольчик. Она была так счастлива!

— И любила меня?

— Больше, чем ты можешь представить себе.

Тогда Гарион снова заплакал, но в слезах его была уже не чёрная скорбь, а светлая грусть о той, которую он никогда не видел. Тётя Пол по-прежнему прижимала мальчика к себе, пока он не заснул.

На ферме Фолдора жили и другие дети, что было вполне естественным для большой общины в шестьдесят человек. Подростки работали, но ещё трое, кроме Гариона, малышей сновали повсюду, где заблагорассудится. Они и стали его друзьями и товарищами по играм.

Самого старшего звали Рандориг. Он появился на свет за два года до рождения Гариона. Но Рандориг не верховодил друзьями, потому что был арендом, не отличался остротой ума и охотно уступал младшим.

Королевство Сендария, в отличие от других государств, населяли выходцы из многих племён: Чиреки, олгары, драснийцы, аренды и даже значительное количество толнедрийцев. Все эти чужеземцы успели многократно пережениться между собой и ничем не выделялись из коренных сендаров. Аренды, конечно, отличались неудержимой храбростью, чего, к сожалению, нельзя было сказать об их уме.

Вторым приятелем Гариона стал Дорун, маленький, проворный мальчишка, в жилах которого текла кровь столь многих племён, что только его и можно было считать истинным сендаром. Главной особенностью Доруна было то, что он никогда не стоял на месте и не мог ходить, только бегал. Язык его, как и ноги, тоже не знал покоя: Дорун говорил без остановки, очень быстро, и постоянно был чем-нибудь возбуждён и взволнован.