Алексей Дуров - Прямые пути Страница 4

— Хватайся! — приказал Рес и протянул палку, но Леск не смогла дотянуться. Трясина затягивала ее так стремительно, что на поверхности уже остались плечи, руки и голова. Реса взяли злость и досада: наверняка ведь дергает ногами, как лягушка, потому и тонет так быстро.

— Ты тише там! — крикнул он, ложась на мох, чтобы распределить свой вес — тогда затягивать не будет. — Не дрыгайся!

— Я и не дрыгаюсь! — прошипела Леск.

Рес ползком подобрался поближе, протянул посох:

— Хватайся!

Ее тонкие, испачканные в бурой жиже руки скользнули по палке и выпустили ее. Проклятье всем богам, палка действительно слишком гладкая, еще и сужается.

— Я не могу! — прошептала Леск с отчаянием.

— Нет, ты можешь! Ну-ка давай живо!

Она попыталась снова и опять выпустила.

— Я не могу… — теперь она уже заплакала.

— Подожди. Соберись. Просто схвати ее и не отпускай.

— Как?!

— Зубами!

По ее лицу скользнула слабая улыбка.

— Сейчас я подберусь.

— Хо… — она поперхнулась водой, которая дошла уже до подбородка и закашлялась.

Ощущая, как поверхность под ним приминается и покачивается, словно спина гигантского животного, Рес подполз еще ближе и засунул посох в воду. Сначала ничего не происходило, потом он ощутил, как что-то тянет.

— Схватилась? — спросил он.

По ее глазам он прочитал «Да». Теперь оставалось вытянуть и ее и себя самого. Отползал пятками вперед, подтягивал палку, снова отползал. Топь равнодушно отпускала добычу, которая не переставала бормотать не то заклинания, не то молитву, не то ругательства.

А как потом ругался Рес! Еще никогда в жизни ни на кого так не орал. Пока собирал хворост и разводил костер — они как раз вышли на сухое место — все припомнил: и рассказы ее, которыми она только неприятности притягивает и что по болоту ходить не умеет. Больше всего свиткам досталось. Леск, низко опустив голову, молча выливала грязь из сапог, и только когда он начинал кричать слишком громко, вздрагивала. Потом встала и, оборвав его на полуслове, сказала: «Я пошла одежду сушить».

И скрылась за невысоким кустарником. Рес посмотрел ей вслед. Мелькнуло желание подсмотреть, как раздевается, но у побережников тонкий слух, не подкрадешься. А Леск еще и гордячка, совсем обозлиться на Реса может.

Эх, все-таки досадно как-то у них все выходит. Немного посидел, глядя на болотные кочки и решил, что свою одежду тоже нужно просушить. Разложил ее на траве, щурясь, посмотрел на стоящее в зените солнце: должна быстро высохнуть.

Он слышал, как шуршит одежда Леск.

— Ты так и не рассказала, откуда у тебя татуировка, — сказал Рес, удобно устраиваясь на траве. По растущей рядом травинке взбирался маленький жучок. Вот он не удержался и, выпустив травинку, упал на землю.

— Я… не знаю, — ответила после недолгого молчания Леск.

— Как так?

— Она всегда была, сколько я себя помню.

— Нет, подожди, — он даже приподнялся. — Пусть была… и не любопытно было, откуда она взялась? Да я бы на твоем месте измучил всех вопросами.

Леск тихо рассмеялась и сказала:

— Я расспрашивала, но никто знал ответа. Потом мать рассказала, что на самом деле я не из их рода. Отец нашел меня в лесу, когда я была совсем маленькой. Они тогда еще сильно удивились, как это меня звери не разорвали…

Она помолчала, а потом совсем тихо добавила:

— Мне всегда казалось, что они меня немного боятся. Наверное, потому и в ученицы отдали, чтобы с глаз долой сбыть. Чужая я им была… несмотря на то, что кроме их, иной семьи не помню и не знаю.

Как Рес и думал, одежда высохла быстро. Услышав, что Леск шуршит тканью, оделся. Все лучше в сухом, чем в мокром, хоть какое оно грязное. Зато грязь затвердела, отвалилась, оставшиеся куски неприятно царапали кожу.

— Ну ты как, готова? — спросил Рес.

— Да.

Леск вышла из-за куста, поправляя поясную сумку. Вроде обычную — из непромокаемой кожи и затягивается туго, в таких носят огниво и трут, чтобы не промокли, но у Леск там явно гораздо больше всякого наложено.

— Ладно, идем дальше, — сухо сказал Рес и, не оборачиваясь, пошел вперед. — Только под ноги смотри. Больше я за тобой по трясине лазать не буду.

Однако так получилось, что на этот раз провалился сам, хотя и дорогу прощупывал. Леск подскочила, протянула посох и кричит:

— Сначала свитки!

Хотел их в воду бросить, но испугался, что тогда его Леск и вытягивать не станет. Поднял над головой мешок и зашвырнул на твердое, а потом и за посох ухватился. Леск с трудом, но вытащила.

Выбравшись, сказал:

— Читай свои заклинания, они, по-моему, помогают. Ночью мы не проваливались.

— Заклинания только для ночи… чтобы находить дорогу во мраке.

— А для дня нету?

— Есть, но я их не помню.

Чтобы обойти разрушенную часть гати, потребовалось полдня. Все же обошли, ходко двинулись дальше. И уже в сумерках вышли к еще одному месту, где гать была не разрушена, но попросту уходила в болото.

— Мы их не догоним, — тихо сказала Леск.

Рес посмотрел на нее, ничего не сказал. Задумался даже: а не двинуться ли еще раз в обход? Темнеет, но им не впервой ночными болотами ходить, заклинания Леск спасут от трясины.

Но тут же вспомнил, как провалился, как обволакивала, затягивала топь. И решил ночевать здесь, на гати.

Разожгли костер, накипятили воды, наполнили фляжки — Леск настояла, говорила, что от сырой болотной воды заболеть можно. Сварили тюрю из последних сухарей и собранных на болоте улиток, испекли на углях корень камыша. Леск сидела молча, сосредоточенно глядя на костер, и в его бликах глаза ее казались очень темными. Рес вспомнил про татуировку.

— Скажи, а ты совсем не помнишь, как в том лесу очутилась?

По тому как Леск нахмурила брови, он понял, что вопрос ей неприятен.

— Совсем, — угрюмо сказала она.

— Понятно… — он подумал, что в ее рассказах всегда есть белые места, которые сложно объяснить. Взять, например, историю про то, как она отстала от других переписчиков. Ладно бы убежала с пустыми руками, но унесла мешок со свитками, которыми очень дорожит, значит, там важное что написано. И получается, никто из старших не проследил, как идут сборы. Все просто ушли и бросили важные свитки? Нет, так не бывает.

Когда он высказал свои соображения вслух, Леск как-то вся съежилась, некоторое время молчала, кусая нижнюю губу, а потом, не глядя в сторону Реса, начала рассказ:

— Это случилось два дня назад. Я была в хранилище — искала один важный свиток, — как вдруг услышала наверху шум. Хранилище у нас глубоко под землей, и обычно звуки сверху в него не проникают, тут же было ясно слышно, как что-то грохочет. Я уже собралась пойти посмотреть, в чем дело, открыла дверь, как вдруг услышала странный шелест. Будто по коридору ползет большая змея. И тут со мной случилось что-то странное, словно бы столбняк напал: все слышу и вижу, а пошевелиться не могу. Ни рук ни ног не чувствую и шея не поворачивается. Хотела закричать, но не смогла… будто горло смолой залили. Тут шелест приблизился, и я увидела, что по коридору ползет огромная черная гадина: тело гибкое, длинное, лапки короткие, с человеческими пальцами, а глаза огромные, зеленые и светятся. И злость в них такая… словами не передать, видеть нужно. Будто все ненависть мира в одном взгляде.