Татьяна Мудрая - Мириад островов. Игры с Мечами Страница 4

— Чтобы полюбоваться на двойное пузико с внучатами? Ой, нет, слишком я для того молода. Пускай уж эти младенцы сначала родятся. А то об одном буду всю дорогу думать — так ли мерзко у моих девок выйдет, как у меня с Браном, или лучше.

— Тьфу, чтоб не сглазить, но, думаю, куда проще. Они обе здешние, а потом их повенчали по всем правилам. Не очень торжественно, в присутствии всего трёх братьев-ассизцев и одного архиепископа.

— Господин король, ты в это веришь?

— И не хотел бы, а приходится. Вертдом невелик по размерам, и гармония его с окружающей средой какая-то необычная. Вот ещё бельгардинки и твои сентегирские ассасины, они… В общем, у них тоже получается плотно въехать в мироздание без всяких наркотиков и психоделиков, да ещё им ворочать.

После таких разговоров Галина почти что удивилась тому, что властная старуха не присоединилась к их компании, чтобы пуститься в обратную дорогу к морскому побережью, откуда её извлекли по причине малого нездоровья. Уж кто-кто, а она бы смотрелась в дамском седле куда замечательней нынешней предводительницы: удобно, разве что в стелющихся сзади юбках путаешься и в скакуна полный карьер не пустишь. Ибо непривычно.

Кажется, для экс-рутенской дамы это путешествие было противоположно не только самому первому, рядом с отцом, но и течению лет: от Чумного Острова, где отпущенный ей земной срок завершился рождением сына, в самом деле чуть не убившего саму мамашу, до столицы, в стенах которой она впервые поняла суть и долг своей цветущей взрослости, и до мест, которые сохранили память о ней, совсем юной.

Кажется, королевский совет негласно решил показать гостье изменчивость неизменного и неизменность изменчивого, как любили говорить в Сконде.

«Места не моей боевой славы», — думала Галина, покачиваясь в седле и кутаясь поверх куртки и штанов в толстый шерстяной плащ, пока под копыта отряда стелилась отменно укатанная дорога. Сайкелы попадались куда реже, чем в прошлые лета, при том что им была выделена особая полоса в середине, встречные всадники ловко сторонились, никто из следующих тем же путём, что и отряд, не заходил на обгон. Даже рыдванов, фургонов и прочих телег на мягком ходу попадалось немного. Судя по всему, привозная цивилизация несколько всех достала.

Гостиницы и даже обыкновенные трактиры, как и раньше, поражали абсолютным отсутствием клопов и вшей, но никаких поглотителей отходов не наблюдалось. Простые ватер- и люфтклозеты, правда, не слишком вонючие. Поскольку вокруг расстилался изумительный простор цвета молодого изумруда, то кони-люди по большей части ночевали во дворе и конюшне, удобряя хозяйскую территорию навозом и объедками со щедрого хозяйского стола. Одной Галине полагались комната на верхнем этаже и страж, дремлющий у порога: Сигфрид или его почти-близнец Торкель. Вторгнуться в комнату или шатёр никто из них, вопреки то ли опасениям, то ли надеждам, не пытался.

Дня через четыре на горизонте появился город-замок Вробург — легендарная прадедовская столица Вестфольда и Франзонии. Клык диковинного зверя, что пропорол собой холмистую равнину. Галина уже догадалась, что рыцарь Олаф — местная копия Завиша, супруга королевы Кунигунды и чешского делателя королей. Однако второе название земного Вробурга, Глыбока, не соответствовало здешнему прототипу. Замок стискивал, точно обручем, древнее поселение и венчал собой скалу, у подножия которой, на обширно зеленеющей лужайке, лежал новый город, шумный, пёстрый и полный самых разнообразных запахов. И он, этот ярмарочный луг, не помнил Олафа Соколиный Камень, который был заключён в ограде: Олафа-спасителя, который своей жертвой отстоял свободу любимого детища. И вернул свободу девочке-жене, подумала Галина. Той, что впоследствии выносила короля Ортоса. Да уж, местный герой действовал куда успешнее того чеха. Между первой женой и второй у него была платоническая любовница — мать юной готийской принцессы, чуть похожая нравом и судьбой на Марию-Антуанетту.

А ещё тут жила святая Йоханна или Йохан Вробуржский, то бишь Жанна Орлеанская, чью историю — спасение от одного костра и достойную воина погибель на другом — вывел на витражах пылкий Рауди. И Хельмут, отец короля Орта, родоначальник двух династий, исполнитель суровых приговоров. Диковинная история, трагическая, но в то же время игровая. Почти по Хёйзинге: «Осень средневековья» одновременно с «Человеком играющим».

— Только не нужно мне никаких рассказов, — она предостерегающе подняла руку, едва Сигфрид приоткрыл рот, чтобы сыграть роль гида. — Вот лучше объясните мне, что это за лужайки вокруг. Яркие, словно озими, и холёные. Иного слова не подберешь. И лошади на них пасутся — за уши не оттащишь.

— Ты очень уместно спросила, иния, — кивнул Сигфрид. — Это приданое твоих дочерей, какое сотворил Юлиан-рутенец. Доброе семя, что прорастает на бесплодном камне и держит за собой лишь то место, которое ему назначили люди. В первую весну оно создаёт плотную сеть корней. На вторую пропускает сквозь себя то, что легло понизу, и оживляет его — если то было захиревшее высокогорное пастбище, оно расцветает как нельзя более пышно, если посев жита по песку — урождается сам-двадцать, если плодовые кусты, от которых остался сухой прут, — все их обсыпают ягоды. На третью весну можно сажать деревья.

— Хорошее дело. Ты уверен в датах? Мои Барбара с Олавирхо обручены всего-навсего второй год.

— Знающие люди испытывали уже десяток лет, — он пожал плечами. — Несмотря на ручательства самого мэса Юли. В вольной роще напротив Вольного Дома, что рядом с Мостом Тумана.

— Удивительное определение места. Что там за город?

— Ныне это скорее посёлок, городом это считалось при прародителях Хельмуте, Лойто и Акселе, сыне Лойто. Имя ему — Хольбург.

— Это далеко отсюда?

Тот самый дуб с поперечиной, рядом с которым возникли они с папой Алексеем. Освящённый, как позже она узнала, играми детей и гибелью женщины, которая без порока повисла на древе, тем самым вручив ему душу.

Вековая липа, о которой писал — Хельмут или Филипп, его голос? Собственно, какая книга, способная, по легенде, переправить землянина в Верт, реальность вымысла, была изначальной?

Роща рядом с переправой. Место постоянных, но негромких паломничеств.

— Да, иния Гали, далеко в сторону, — объяснял Сигфрид во время её ностальгических размышлений. — В двух конских перегонах.

— То есть в двух сутках пути и ещё столько же обратно? А если менять лошадей на ходу и отдыхать прямо на этом замечательном газоне? Насколько я видела, у нас имеются шатры.