Мария Галина - Бард Страница 4

– Руки болят? - спросил кэлпи.

– Что?

– Веревка.

Фома пошевелил руками.

– Не знаю, - сказал он. Рук он не чувствовал.

– Стой спокойно, - приказал кэлпи. - Не дергайся.

Фома ощутил не столько даже прикосновение и холод металла, сколько рывок вниз и чуть в сторону, руки сами собой упали по бокам.

– Шевели ими, - велел кэлпи. Фома пошевелил и воскликнул:

– Ой, больно.

– Еще, дурак, - сказал кэлпи. - А то потеряешь руки.

Фома всхлипнул и вновь вытер нос о плечо. Руки были свободны, но слушаться не хотели. Впрочем, он их уже чувствовал - пальцы начало колоть-колоть, словно иголками, ужас до чего больно.

– Я хочу домой, - сказал он и топнул ногой, взбив стеклянные шарики брызг.

– Нельзя, - ответил кэлпи. - Ты нужен нам.

– Я всего лишь мальчик, - признался Фома.

Он всего лишь мальчик. Не большой, не страшный. Он не может совершать подвиги. Не может воевать, как в мальчишеских своих мечтах. Ничего не может. А дома родители, наверное, от ужаса и тоски с ума сходят.

– Отпустите меня, - попросил Фома. - Пожалуйста. И кэлпи ответил:

– Нет.

Корни деревьев здесь изгибались, выступая из воды, на них налипли мягкие зеленые волокна, кто-то плюхнулся в воду, оставив за собой темные бархатистые круги. Под переплетенными ветвями даже днем стоял полумрак. Потом почва пошла вверх, потянуло дымком.

Несколько кэлпи сидели у небольшого бледного костерка, черты суровых лиц чуть смазаны дымом и горячим воздухом, в котелке что-то булькало, запах был неожиданно острым и приятным. Вкусным.

Кэлпи, как по команде, обернулись к ним. Темные волосы схвачены ремешками, в ушах блестят серебряные серьги в виде блестящих рыбок. Все на одно лицо.

– Садись, - сказал тот, что шел с ним. - Есть хочешь?

– Нет, - Фома помотал головой. Он ждал, что кэлпи предложит поесть еще раз, но тот пожал плечами.

Остальные кэлпи разглядывали его, сощурив глаза цвета нечищеного серебра.

– Этот? - спросил один. Они все говорили на языке Территорий, и это было странно и удивительно.

– Да, - ответил тот кэлпи, что пришел с ним.

– Такой маленький?

– Мы за него положили четверых, - сказал кэлпи.

– Маленький учится, - произнес один из сидящих, - большой умирает.

– Я не стану есть вашу поганую еду, - сказал Фома. - Вы убийцы. Вы жаб жрете.

– Да, - согласился сидящий кэлпи.

– И еще вы пидоры, - сказал Фома, расхрабрившись.

– А что это? - спросил кэлпи с интересом.

– У вас нет баб. Вы, ну, живете друг с другом, - пояснил Фома и покраснел.

– Да, - сказал кэлпи необидчиво.

– В общем, не стану есть вашу говенную еду, - повторил Фома. Получилось почему-то неубедительно.

– Умрешь с голоду, - констатировал кэлпи. - Это не жаба. Это рыба.

– Тебя не обидят, - сказал другой кэлпи и подвинулся, освобождая место рядом с собой. - Ты нам нужен. Садись, ешь.

– Не прикасайся ко мне, урод, - процедил Фома сквозь зубы, сел и взял ложку обеими руками. К пальцам потихоньку возвращалась чувствительность.

Котелок поставили на плоский камень, и кэлпи, соблюдая неведомый Фоме порядок, полезли туда деревянными ложками; светлая древесина светилась в зеленом полумраке. Фоме дали такую же. Он не выдержал, зачерпнул горячий отвар. Еда была неожиданно вкусная - или ему это с голоду показалось?

Зеленый часовой переливчато свистнул из ветвей. Кэлпи насторожились, побросали ложки, потом встали - двигались они осторожно и легко, точно звери или огромные насекомые.

– Что-то случилось? - спросил Фома небрежно, облизывая ложку. «Сейчас придут наши, - подумал он, - и убьют этих уродов. Всех».

– Мертвые приплыли, - сообщил кэлпи. Фома пролил из ложки варево на траву.

В заросли ткнулась лодка. Мертвые кэлпи лежали в ней - руки сложены на груди, лица серые, точно прибрежная глина. У одного на лбу засохла темная кровь.

– Трое, - бесстрастно сказал кэлпи, стоящий рядом с Фомой. Рубаха и штаны у него были из выделанной чешуйчатой кожи - то ли рыбы, то ли змеи, а рыбка в ухе сверкала рубиновым глазом, по этому глазу Фома и отличал его. - Одного мы оставили вам.

– Так вам и надо, - сказал Фома. - Так вам и надо. Струсили, ага? Трусы, похитители детей, убийцы, подлые нелюди. Мы убьем еще, мы всех вас перебьем, мы разыщем вас на ваших островах, мы развесим вас на деревьях…

Алая волна гнева подхватила его и понесла, и сквозь звон в ушах он еле различал, как вода плещет о борта лодки мертвецов.

– Только трусы берут в плен детей. Только трусы нападают исподтишка. Мой отец вас убьет. Он соберет людей и придет за мной. Он сильный. Он пальцами может согнуть железный гвоздь. Он…

Вдруг стало очень тихо. Волны еле слышно плескались о темные борта лодки.

Тот кэлпи, у которого серебряная серьга-рыбка была с рубиновым глазом, сказал:

– Идем. Тебе нельзя. Смотреть нельзя.

Костер прогорел, варево в котелке подернулось жирной пленкой, но Фома все равно взялся за ложку и проглотил несколько кусков. Ему было стыдно, что он не может удержаться, но он ничего не сумел с собой поделать.

– Ваши мертвяки сгниют, - сказал он и опять запустил ложку в котел. - Их съедят раки. И рыбы.

– Раньше, - сказал кэлпи, - мы заворачивали наших мертвых в погребальные пелены, пропитывали смолой… клали в лодку и поджигали. Ночью. Огни плыли по воде. Огни мертвых.

– У вас кончилась смола, - сказал Фома, - и погребальные пелены. Так вам и надо.

– Люди научились находить нас по огням, - пояснил кэлпи. - Огни горели ночью. Высокие огни. Люди били нас с воздуха.

– Так вам и надо, - повторил Фома.

– Теперь мы пускаем лодку по воде днем. Ставим на нее такую вашу машинку. Она срабатывает, когда лодка с мертвецами далеко. Огни загораются далеко. Нас не найти. Мы учимся…

– Все равно мы вас убьем, - сказал Фома. - Вы трусы. Вы бьете в спину.

– Мы воевали храбро, - рубиновый глаз серебряной рыбки блеснул красной искрой. - Мы стояли лицом к лицу. Против ваших ружей. Мы знали честь. Но вы превратили нас в трусов.

– Вы всегда были трусами, - сказал Фома.

– Вы сделали это, - настаивал кэлпи. - Вы убили наших бардов. - Мы стояли гордо. Мы воевали смело. Барды слагали о нас песни. И мы воевали так, чтобы песни о нас были не стыдные. Чтобы никто потом не мог петь о том, что такой-то из рода такого-то струсил. Но бардов не стало, и нам стало все равно.

– Так вам и надо. Так и надо вашим бардам.

– Вы не соблюдали правила войны. Бардов нельзя убивать. Они неприкосновенны. Но кто-то надоумил вас. Кто-то догадался стрелять в бардов. Охотиться на бардов. Барды не прятались. Их было легко убивать.

– Мне нет дела до ваших вонючих бардов, - сказал Фома.

– Ты не важен, - сказал кэлпи, - барды важны.

Фома вдруг заплакал. Ему было очень стыдно, но он ничего не мог с собой поделать.