Александр Прозоров - Царская дыба [= Государева дыба] Страница 40

— Руки подними…

На руках у служки тоже ничего не оказалось.

— Опусти руки. Одевайся. Возьми у начетника кадушку и большой бурдюк молока, чтобы наполнить ее хотя бы наполовину. Вели оседлать двух лошадей. Поедешь со мной.

— Н-но у нас в замке… Нет коровы… — осторожно напомнил служка.

— Иди сюда, — поманил его правитель, схватил за загривок и повернул лицом к стене. — Видишь тень от решетки? Когда след этого прута опустится на пол, ты должен стоять здесь с молоком и кадушкой. Иначе ни ты, ни начетник этой тени больше уже никогда не увидите. Пока еще не знаю, почему…

Но мальчишка мгновенно понял, что ничего хорошего подобное обещание ему не сулит, и опрометью кинулся выполнять приказание. Правитель замка подошел к колокольчику, подобрал его, хозяйственно поставил на стол. Подул на ладонь, словно ожегся о серебряную безделушку, потом повернул кресло к тени, на которую указывал служке и уселся, положив руки на подлокотники и следя за перемещением темной полосы с таким интересом, словно перед ним танцевало не меньше десятка полуобнаженных турчанок.

Тени оставалось до пола еще никак не менее двух пальцев, когда в зал ввалился запыхавшийся служка:

— Кони оседланы, господин епископ. Молоко и кадушка приторочены к седлу.

— Что же, ты очень расторопен, — кивнул дерптский правитель. — Сегодня вечером ты получишь за это достойную награду. Какое здесь ближайшее болото?

— Лобицкая вязь, господин епископ.

— Очень хорошо. Мы едем туда. Ты покажешь дорогу.

Расстояние в десять миль застоявшиеся в конюшне войсковые лошади одолели с восхитительной легкостью, почти не запыхавшись. Двое всадников свернули с дороги на некошеный луг, проскакали по нему еще около полумили и остановились неподалеку от низких ивовых зарослей, застилающих пространство на сотни шагов вперед.

— Это именно то, что нужно, — спешился дерптский епископ, подошел в кустарнику, закрыл глаза и развел руки в стороны, ладонями вперед. Некоторое время он стоял неподвижно, потом начал тихонько покачиваться в такт ветру.

Служка ощутил, как у него пересохли губы. Он попытался облизнуть их, потом потянулся к фляге, в которой плескалось слегка подкисленная уксусом вода.

— Не делай этого, — внезапно предупредил правитель здешних земель. — Бери молоко и кадушку и ступай за мной.

— Там же вода! Болото!

Однако священник, не меняя позы, двинулся прямо в заросли. Мальчишка волей-неволей спешился и двинулся следом за ним. Как ни странно, хотя впереди постоянно поблескивала вода, но под ногами не хлюпало, словно епископу удалось нащупать те редкостные в здешних местах кочки, что не проваливаются мгновенно, стоит на них ступить человеческой ноге.

Кустарник закончился, началась рыхлая травяная подстилка, что плавает поверх темной болотной воды, колтыхаясь от мелких волн и проваливаясь от прикосновения обычной жабы — но и здесь священнику удавалось каким-то чудом угадать место, где под тиной и травой скрывается твердая земля. Служка, с полной ясностью сознавая, что по сторонам от проложенного правителем пути таится бездонная топь, старался ступать след в след.

Наконец впереди показался холмик, похожий на человеческую лысину, окаймленную редкой порослью травяных волос. Дерптский епископ выбрался на него, сел, поджав под себя по-турецки ноги, подставил лицо вечернему солнцу. Служка с ужасом понял, что за все это время его господин так и не открывал глаз.

— Садись, отдыхай, — разрешил правитель. — Скоро темнота. Ночью по болотам ходить не надо. Ночью здесь случаются беды.

— Но как же м-мы…

— Не бойся. Скоро все закончится. Осталось совсем чуть-чуть. Я обещаю тебе, все будет хорошо и закончится еще до полуночи. А я всегда выполняю свои обещания.

— Д-да, господин епископ, — согласился мальчишка. — Вот только… Комары… Они нас до утра съедят… М-мы ведь не сможем возвращаться в-в т-темноте?

— Комаров не будет, — дерптский епископ повернул руки ладонями вверх. — Здесь очень свежий ветер. Неужели ты не чувствуешь?

Служка и вправду почувствовал — но ветер показался ему отнюдь не свежим, а темным и затхлым, словно дохнуло холодом из темного зева погреба. И промозглой, пронизывающей до самых костей сыростью… Хотя, какой еще может быть воздух на болоте?

— Да у тебя озноб, мой мальчик? Ты совсем замерз… — удивился дерптский епископ, так и не открыв глаза. — Ладно, в Питхалагарти ночь, так что ничего страшного. Ты видишь меня?

— Да, господин епископ… — удивился странному вопросу служка.

— Это правильно, — кивнул правитель и наконец-то открыл глаза. — Джетс вирст ду стербен, унд ди сееле дайне вирд сих ауф небеса емпортраген, плоть вирд дайне ин ди эрде, инд дас блут возопит ебер нью обители веггехен.

— Что вы говорите? — не понял мальчишка.

— Ты совсем продрог, устал, голоден и хочешь пить, — улыбнулся ему правитель. — Сразу все человеческие муки вместе. Нужно поскорее заканчивать, и избавить тебя от этих неудобств. Встань, и возьми кадушку под днище.

Служка поднялся, выполнив приказание священника. А правитель тем временем принялся рассматривать перстни, украшающие пальцы. Поднял глаза на мальчика:

— Какой из них нравится тебе больше всего?

— Вон тот, красненький в окружении зелененьких.

— Да, он действительно красив, — епископ снял перстень, не такой массивный, как остальные, но куда более дорогой, поскольку его украшал крупный рубин в окружении восьми маленьких изумрудов.

— Что же, если он тебе так понравился, то теперь он станет твоим навсегда, — священник уронил украшение в кадушку.

— Ой! — мальчишка пожирал подарок глазами, но достать его из кадушки не мог, поскольку держать снизу ее приходилось двумя руками. А правитель взял бурдюк с молоком, откупорил и опрокинул в деревянную емкость. — А-а…

— Потом, — остановил его непонимающее бормотание священник. — Инда верден мих ди альтерть-млихен гейсте унд харвинген дизер эрде црен.

— Что, господин епископ?

— Ставь его на землю. Осторожно.

Служка низко наклонился, ставя кадушку с молоком на землю, а дерптский епископ, положив ладонь ему на затылок, умело резанул ножом по горлу. Кровь хлынула в емкость, покрывая белую жидкость рисунком булата, мальчишка захрипел, пытаясь то закрыть рану рукой, то оттолкнуться руками от земли.

— Осторожней, ты меня забрызгаешь, — попросил его епископ. — Успокойся, все уже позади. Зато теперь ты перестанешь мерзнуть и бояться.

Поток живительной молодой крови иссяк, и одновременно обмяк служка, безвольно упав на колени.