Miss_Vinter - Гарри Поттер и Фактор Неопределённости Страница 40

— Нет! У него на все есть свои причины, и к тебе они отношения не имеют. Ему нужен я — он меня получит. Как только я на него выйду, он оставит дом в покое.

Гермионе вдруг стало интересно, имел ли он ввиду под ‘домом’ всех их, или только ее.

Она тряхнула головой, чувствуя, что к глазам подступили слезы:

— Поверить не могу, что ты так со мной поступаешь.

Он с горящими глазами круто повернулся к ней.

— Для такого умного человека как ты, ты порой бываешь чересчур толстолобой! Неужели не видишь? Я делаю это для тебя! Волдеморт отнял у меня всех, кто мне в этой жизни был по настоящему дорог... родителей, Сириуса, Хагрида, Дамблдора... а потом и Рона тоже, и мы оба знаем, что ни один из нас до сих пор не смирился с его смертью. Я думал, что навсегда от него отделался, но мне следовало знать; теперь он вернулся, и он заставит меня платить! Я не могу сидеть сложа руки и ждать, пока он не закончит свои делишки! Если уж мне придется платить ему за вызов, то я заплачу своей жизнью, а не твоей! — Гермиону его гнев даже осадил. Он вытянул вперед правую руку, показывая ей ладонь. В ложбинке красовался маленький шрам в форме запятой — он был у него уже много лет. — Видишь этот шрам?

Она оцепенело кивнула:

— Ты... ты порезался осколком хрустального шара...

— Нет. Это я тебе так сказал. Порез, оставивший этот шрам, я сделал своей же рукой. Вечером после... — он остановился и собрался с духом. — Вечером после смерти Рона, я выбрался из Хогвартса к его могиле. Я взял нож, порезал себе руку и дал ему обещание. Я поклялся собственной кровью над его могилой, что никогда не позволю случиться с тобой тому, что случилось с ним. Я хотел оставить шрам, чтобы никогда не забыть — будто смог бы, — он дотронулся рукой до ее щеки; она чуть ли ни чувствовала, как шрам горит, прикасаясь к коже. — Ты что, ничего не понимаешь? Все, что у меня осталось на свете — это ты! Пока я жив, он до тебя не доберется, ни за что. Поэтому мне нужно убраться как можно дальше, и мне плевать, как будет больно!

Она покачала головой, и тронутая, и разгневанная его речью.

— Мы больше не дети, Гарри. Я тебе не какая-нибудь полуобморочная средневековая барышня. Мне не нужна твоя защита, и мне не нужно твое показушное рыцарство! Хочешь поиграть в мученика — играй перед зеркалом, потому что я твою игру не оценю! Желаешь меня защищать? Ладно! Давай защищать друг друга!

Он отошел, отмахнувшись от ее слов, кратко тряхнув головой.

— Не все так просто.

— Да мне фиолетово!

Гарри отвернулся, решив, по всей видимости, что с ней спорить бесполезно, и с треском захлопнул чемодан. Он рванул его с кровати и взмахом руки послал лететь следом за собой из комнаты и вниз по лестнице. Гермиона не отставала. Когда они спустились до галереи на втором этаже, она пробормотала пару слов от себя, и чемодан бесцеремонно бухнулся на пол. Гарри с искаженным от гнева лицом резко обернулся.

— Дай мне уйти, Гермиона!

— Нет! Ты сошел с ума, если думаешь, что я буду ждать у окошка и стоически махать на прощанье платочком, пока ты галантно уезжаешь прочь! Думаешь, бросил мне в глаза жестокую правду? А как тебе такая правда: ты не можешь просто выйти в эту дверь и вырвать себя из моей жизни, потому что наши отношения не закончатся никогда, ты меня слышишь, Гарольд Джеймс Поттер? Никогда!

Каким-то отдаленным уголком сознания она понимала, что они оба пересекали Черту, границу между дружбой и чем-то негласным, проведенную ими для себя столько лет назад. Они никогда о ней не говорили, но всегда осознавали ее существование; что бы за Чертой не лежало, Гермиона сейчас была с этим нос к носу.

Он взметнул руки и вцепился себе в волосы.

— Это единственное, что я могу сделать! — воскликнул он. — Я не могу с ним бороться, он повсюду и нигде! Как я могу сражаться с тем, чего не вижу? Мне нужно скрыться и найти его!

Она видела, что он едва сдерживает эмоции.

— Сначала тебе придется пройти через меня! — взвизгнула Гермиона. Она была на грани слез.

Тут он опустил руки и двумя огромными прыжками преодолел разделявшее их расстояние. Затем грубо схватил ее за плечи. Она уставилась ему в лицо, такое странное от полупаники и свежих переживаний. Он едва держал себя в руках.

— А теперь послушай меня, — сказал он хриплым, настойчивым, чуть надтреснутым голосом. — Это единственный выход, понимаешь? Я должен уйти! — его пальцы тисками сжимали ее руки, через плечи передавая дрожь по всему ее телу. Его зеленые глаза были полны слез, что уже катились по его щекам; сама она едва осознавала, что по ее лицу тоже бегут слезы. — Я ухожу, и тебе меня не остановить! — теперь он вдыхал воздух резко, большими порциями. Гермиона не могла произнести ни слова, она лишь беспомощно стояла, пока он, будто расставляя знаки препинания, встряхивал ее за руки. — Тебе меня не остановить! Тебе меня... тебе... тебе... — голос его сорвался, лицо сникло; несколько мучительных секунд он, мотая головой, смотрел ей в глаза. Его взгляд был преисполнен невыразимого неверия, будто до этой минуты он сам с собою был незнаком.

С оглушительным грохотом в сердце Гермионы рухнула и без того древняя, полуразваленная стена, и она с воплем кинулась к нему в объятья, проглотив подступившие к горлу всхлипы. Он панически крепко прижал ее к груди, зарывшись лицом в волосах. Она пальцами вцепилась ему в спину, но, как ни старалась, крепче держать его не получалось.

— Гарри, я не... — начала она, но вдруг поняла, что продолжить не может, потому как его губы настойчиво давят на ее. Какую-то секунду Гермиона не была уверена, что произошло, потом она открыла глаза и обнаружила, что Гарри ошеломленно на нее таращится; и ей щекотало губы от поцелуя, который ей определенно не почудился. Это что, и правда, случилось? — подумала она. Рассудок бился в клетке: “Мы заходим за Черту, — визжал он. — Это все изменит! Твоя жизнь никогда не станет прежней!” Она проигнорировала эти увещевания — а что еще ей оставалось делать? Она руками обвила его шею и встала на цыпочки, неуверенно накрывая его губы своими; он обнял ее, легонько притягивая ближе. Однако только контакт произошел, как вся их неуверенность исчезла, словно кто-то щелкнул выключателем. Он запустил пальцы ей в волосы, и она растаяла в его объятьях, крепче сжимая его за плечи во время поцелуя; их захлестнуло волной страсти такого напора, что Гермиона диву далась, откуда она взялась... или, может, она всегда была там: просто ждала своего часа.

Гарри целовал ее и раньше. Дружески чмокал в щечку. Смачно и демонстративно (но без задней мысли) целовал в знак приветствия. Целомудренно, не раскрывая рта, касался губ в канун Нового Года. Она обнимала его с той же свободой, с которой обнимала бы близкую подругу или брата. Он переодевался у нее на глазах. Она стригла ему волосы. Он видел ее в одном полотенце, с мокрыми волосами, роняющими воду на плечи. Они болтали, находясь в одной и той же ванной — он в душе, а она у раковины с зубной щеткой. Между ними не было недоговоренностей, они знали друг друга как свои пять пальцев. Никогда между ними не было напряжения, ведь у них была Черта и камень, чтобы бросить в любого, кто за нее зайдет. Определенно, так они никогда не целовались. По правде говоря, она ни с кем никогда так не целовалась, включая всех парней и любовников, которые у нее когда-либо были. Мысли все мчались и мчались, кости словно превратились в желе, и от тепла его тела ее бросало в жар. Она запрокинула голову назад и уставилась в потолок галереи, пока его губы спускались по бледной колонне ее шеи; ее руки беспрестанно впивались в копну его непослушных волос. Он сделал вдох и, казалось, хотел заговорить, но она притянула его обратно, не дав сказать и слова. Она наклонилась вперед; их обоих захлестывала странная настойчивость, заставлявшая ее крепче прижиматься к нему, издавая приглушенные звуки, заставлявшая его целовать ее с такой силой, что она едва могла продохнуть. Потом они сменили позицию — Гарри быстро нагнулся, подхватил ее под колени и поднял. Она повернула голову, не разрывая поцелуя, одной рукой обхватив его за плечи, и он понес ее к арке, через которую они недавно вошли.