Анна Гаврилова - Тризна по князю Рюрику. Кровь за кровь! (сборник) Страница 40

— Когда столько лодий разом идет, — осторожно ввернул в разговор кормчий, — никто напасть не осмелится.

На щеках князя вмиг вздулись желваки, крупные, как яблоки.

— Все равно правь, куда велено! Так путь короче! А в ночь — сгрудиться всем да сцепиться, пока не рассветет.

— Все равно первее любого гонца у стен царьградских будем, — пробурчал Хорнимир.

— Эх, воевода! Ромеи тоже не дураки — чудовищными зеркалами ловят они солнечные лучи и посылают на многие версты вперед, передавая знак от крепости к крепости, и так до самой столицы. Прошлый раз повезло нам — давно зерцала они не чистили. Но дважды на одни грабли только русь и наступает. Ромеи — нет.

Вздох кормчего прозвучал очень тихо, потонул в плеске волн. И хоть корабельщик много лет ходил под парусом, хоть и считал себя более сведущим в этом деле, ослушаться князя не решился.

«Удача любит дерзких!» — мысленно выпалил Осколод и вперил взгляд в горизонт.

Эти слова он повторял словно молитву, каждый миг с тех пор, как миновали днепровское устье и вышли в море. Именно тогда ветер поменял направление, именно тогда пришлось спустить все паруса и как следует налечь на весла, а весла — дело непростое.

Ветер дует с юга. Если бы рядом оказался какой-нибудь сметливый волхв, наверняка бы шепнул, дескать, Стрибог противится этому походу, а ежели так, нужно воротить лодьи. Может быть, поэтому Осколод в который раз порадовался, что взял с собой только тех, кто поклоняется холодному смертоносному железу. Воины никогда не подведут, это князь знал наверняка. И Удача не подведет, если проявить достаточно смелости и напора.

Князь с упоением глотал морской воздух, беспрерывно глядел вдаль. Кажется, нужно пройти всего чуть-чуть, и взору предстанут очертания нужного берега, уже знакомые величественные стены Царьграда, за которыми столько добычи, что и двести, даже пятьсот лодий не увезут. На миг представил, как вновь бросает к ногам Диры драгоценные наряды, представил, как светятся счастьем любимые глаза…

«Удача любит дерзких!»

Ветер помалу крепчал, гнал волну за волной. Поначалу нос лодьи без труда резал пенистые гребни, но море становилось все беспокойней. Вскоре водная гладь вздыбилась, вода стала угрожающе темной.

С юга надвинулись чёрные тучи, неотвратимо заволакивая все небо, от края и до края, куда достигал и пока ещё проникал взор.

— Быть беде, князь! — молвил бородатый, просоленный до мозга костей кормчий. — Страшный шторм идет, а до бухты нам уже не добраться.

— Сам вижу, — отозвался тот, вглядываясь в угрюмую даль. — Но все-таки лучше умереть на суше, чем попасть в брюхо морского змея. Правь к берегу.

— Теперь уж поздно, княже. О скалы разобьемся, — возразил кормчий.

— Приказываю править к берегу, — отрезал Осколод. — Передать по кораблям. Все, что на палубе, крепить к лавкам.

— Кажись, и на жертвы не поскупись, — пробурчал тучный воевода Хорнимир, обращаясь то ли к самому князю, то ли просто рассуждая вслух. — Чем прогневили мы небожителей? Или и впрямь владыку глубин разбудили?

— Прикажи всем судам сгрудиться, как ночью, да сцепиться… — подсказал кормщик, но его уже никто не слушал.

Дикий порыв ветра заглушил последние слова, заблистали молнии, и оглушительные громы разорвали само пространство над бескрайним морем. С неба посыпались колючие иголки дождя.

Волна ударила в борт, лодью едва не перевернуло, тут же подбросило так, что нос судна чуть не вспорол грозовое небо. Черная туча опустилась ниже, казалось, ещё немного, и эта тьма разинет пасть, проглотит. Затем корабль швырнуло вниз, волна перехлестнула за борт, щедро облизала палубу, словно море решило побороться с небом за добычу.

Такого на памяти Осколода ещё не случалось, никогда буря не налетала столь стремительно!

Мелкий дождичек вмиг сменился частым градом, от ледяного шквала доски затрещали, кто-то из воинов упал, покатился по влажным доскам. Остальные спешно, хватаясь за борта, вытаскивали весла, привязывали к скамьям груз. Осколод и сам было ринулся на помощь, но тут же был сбит — новая волна ударила с небывалой силой, показалось, будто и не волна вовсе, а кулак самого морского владыки врезался лодье в левый бок.

Уже падая, Осколод успел вцепиться в мачту, зажмурился.

Судно скрипело на все лады, оно то падало вниз, то взлетало, словно листочек в свирепый ураган, к самому небу. Волны тараном били в борта, корабль стонал.

Дождь, перемешанный с градом, встал стеной, так, что дальше вытянутой руки ничего не видать, под грозовой тучей белый день превратился в ночь. Вдруг из тьмы показалась огромная пасть… и быстро ушла под воду.

Нет, не чудище это! Просто одну из самых больших лодий перевернуло.

В какой-то миг Осколоду показалось, будто он оглох — людские крики исчезли, удары градин превратились в непреодолимый, непроницаемый шум.

Лодью снова швырнуло, над нею взмыла волна, выше которой Осколод никогда не видел, и с ревом обрушилась на палубу. Соленая до невозможности вода захлестнула горло, ударила в легкие, князь почувствовал, как руки, что обхватывают спасительную мачту, тянутся к горлу, но он опомнился. Сквозь выворачивающий кашель он перестал слышать даже завывания ветра, даже раскатистые громы.

«Удача любит дерзких…» — повторил князь, хотя теперь от его дерзости и следа не осталось.

Тут же пришла запоздалая мысль — нужно было снять матчу…

Ее сменила куда более страшная догадка: а может быть, эта буря — порождение богов? Кара? Может быть, море не успокоится, пока не поглотит всех?

Владыка Киева закрыл глаза, взвыл, взывая к божьей милости.

Ударило в ноги, он дернулся, не сразу понял, что случилось, — кормщик катался по доскам, из пробитой головы хлестала кровь. Знакомый десятник боролся с отпущенным на волю ветра и вод прави́лом. У него не получалось, но пока именно прави́ло и спасало ему жизнь, как только отпустит — окажется во власти моря.

Огромные волны швыряли беззащитное суденышко, как щепку, накатывая одна за другой. Пучина ревела и клокотала, разевая бездонную глотку, стрибы завывали над самым ухом. Едва корабль падал в пропасть, над ним вздымалась водяная гора. Невероятный, невозможный ураган даже не думал утихать, но грозовая туча светлела, непроглядная ночь превратилась в сумерки.

И едва Осколод перевел дух, в уши врезался крик, полный нечеловеческого отчаяния. Он не понял смысла, но вскоре и сам увидел то, о чем выл несчастный.

Неумолимая стихия несла Оскольдовы лодьи назад, на север, но не к спасительному брегу, а на отвесные прибрежные скалы. Вихрь гнал их навстречу неминуемой гибели — десятки и десятки судов, иные сталкивались в этом кружении, опрокидывались днищем вверх, люди летели за борт, на прокорм все ещё голодному Ящеру.