Алексей Зубко - Специальный агент преисподней Страница 40

– Я выпачкаюсь,- недовольно пробурчала Ламиира.

– Грязнее уже не будешь,- успокоил я ее, заработав многообещающий, но отнюдь не в плане удовольствий взгляд.

– Апчхи-хи-хи!!!

На этот раз, однако, мы были настороже, и ураганный порыв ветра пронесся рядом, подняв лишь пыль, которой на нас скопилось и без того предостаточно. Один только Дон Кихот замешкался. Предыдущий порыв пронес его меньше всех, и ползти ему нужно было вдвое больше, чем остальным. Но тут уж обилие металла на его теле сослужило полезную службу, удержав на земле.

Откашливая пыль и вытирая слезящиеся глаза, мы перевели дух.

Блондинка прикоснулась к ссадине на локте и издала стон, способный разжалобить и камень.

– Ламиира, не расстраивайся, ты все равно самая красивая,- попытался утешить ее я.

– Подхалим! – отмахнулась она.

– А я? – поинтересовалась Леля. Уткнув руки в боки и вздернув нос.

– Ты самая лучшая.

– Я, значит, просто красивая, а рыжая самая лучшая.

– Ты тоже самая лучшая.

– Ну вот,- всплеснула руками Леля,- она и самая лучшая, и красивая, а я только…

– Стоп! – Я поднял руки, сообразив, в каком направлении развивается разговор.- Вы все самые лучшие, самые красивые и вообще самые-самые…

– А я еще на пяльцах вышивать умею,- сообщила Леля.

Фрося засопела и, уткнувшись в плечо богатырю, едва слышно заметила:

– А кто этого не умеет?

Добрыня погладил ее по голове и тяжело вздохнул каким-то своим мыслям.

– А я? – тихо молвила Ливия, повернув ко мне голову.- Я тоже самая-самая?

– Точно,- подтвердил я и склонился к самому ее уху, чтобы добавить кое-что не предназначенное для ушей остальных.

Леля хмыкнула и возвела очи горе. Очередное раскатистое апчхи сдуло мою решимость, и я лишь прошептал:

– И даже лучше.

– А… а… апчхи!!!

– Будь здоров! – вспомнив о вежливости, прокричал я.

– Спа… апчхи… ибо.

– На здоровье. Простыл?

– Дым в нос попал. Апчхи!

Вскочив, я подбежал к нашему костру и затоптал его.

– А ты где?

– Перед тобой.

– В этом холме?

– Весь.

– Ты разумный холм?

– Поберегись!

– Что?

Ответом на мой вопрос послужил раскатистый чих, кубарем прокативший меня два десятка метров в окружении тлеющих головешек и клубов пепла.

– Я вообще-то сильный,- отряхивая пыль и сажу, сообщил я говорящему холму.- Только больно легкий.

– О чем это мы говорили? Ах да! Я не холм, хотя давным-давно меня и величали человеком-горой. Я по следний из древних богатырей, а звать меня Святогор-богатырь.

– Так это не холм? – сообразил я.

– То голова моя неразумная, в назидание гордыне непомерной над землей оставленная.

– И давно ты так?

– Да почитай полета годков минуло с той поры, как я позарился на бесхозную сумку. Как сейчас помню: еду я на коне своем вещем, чинно, неспешно, а иначе никак нельзя – землица не выдержит, а в кармане Муромец пищит, каленой пикой в бок тычет… Смотрю, а она лежит у самого краешка поля. Лопушком слегка прикрыта, словно от взгляда завистливого. Разобрало тут меня любопытство – что это тут от честных людей прячут? Может, контрабанду какую? Погромыхав железом, опустился на землю Дон Кихот.

Рядом присел Добрыня. Лицо серьезное, видно, что разбирает любопытство – кто ж сумел вогнать по шею вземлю такого богатыря? Да и чувство обиды за Илюшу гложет. Обняв меня за талию, просунула под мышкой рыжеволосую голову Леля. С противоположного бока

приникла Ливия, уткнувшись подбородком в плечо и щекоча шею мягкими волосами. Сексапильная блондинка не долго думая забралась мне на ноги и вольготно вытянулась, с кошачьей грацией играя упругим телом. Нерешительно помявшись, Фрося пристроилась к Добрыне и, распахнув рот, уставилась на говорящую чудогору.

Произведенная нами передислокация не произвела на Святогора-богатыря никакого впечатления, он слишком глубоко погрузился в воспоминания, спеша поделиться ими с первыми, возможно за целую половину века, собеседниками.

– Слез я с коня,- рокочет голос, а в глазах-озера матово сияет круглобокое отражение луны.- Взял за те семочки, а поднять невмочь. Веришь? Величиной что мой мизинец, а словно к земле приросла. Я уж и тужился…

– Слабительного бы,- посоветовала с каменным лицом Ламиира.

– И напрягался. А она ни с места. Не шелохнулась даже. Осерчал я тогда, перехватил двумя руками посподручнее, да как рвану… Расступилась землица, не выдержала меня. Одна голова наружу торчать и осталась.

– И помочь некому? – сочувственно вздохнула Ливия.

– Некому… Последний я из нашего роду. Муромец Илюша пытался, как из кармана выбрался… да где ему! Конь мой вещий молвил гласом человеческим: «А я предупреждал», да и запрыгнул на небо. Скотина вещая.

– А что в сумке было? – подал голос Дон Кихот Ламанчский.- Наверное, золото. Оно тяжелое.

– Не золото. Что мне золото? Целую гору его одной рукой поднять могу. Щепотка соли земли в той котомке оказалась.

– Так соль же легче,- заметил я, блеснув эрудицией.

– Так то соль не простая,- пояснил Святогор.

– Поваренная? – уточнила растянувшаяся на моих ногах блондинка.

– То соль земли нашей, в ней вся сила Руси-матушки.

– Ага… – якобы понимающе протянули мы.- Вон оно как… Тогда да… Оно, конечно, скорее всего… А как же иначе…

– Вот то-то и оно,- подтвердила голова, каждым движением подбородка вызывая локальное землетрясение, а вдохом-выдохом порождая приливы и отливы в протекающем поблизости ручейке.

В наступившей тишине все погрузились в свои мысли.

И лишь щенок с серьезными клыками и несерьезной кошачьей кличкой Пушок грыз, урча, найденную среди разбросанной утвари кость, да нервно пофыркивали лошади, с опаской косясь на пребывающего в возбужденном состоянии Рекса. Олень ярился от невозможности смыть вражьей кровью позор своего перепуга. Если вся пятерка запряжных Деда Мороза столь же патологически агрессивна, то трудно поверить, что он разъезжает по Руси, не оставляя за собой кровавый поток с Амударью протяженностью. Или это только мне такой попался? Как говорится: «В семье не без маньяка».

– Чем мы можем тебе помочь? – спросил я Свято-гора-богатыря.

На миг в огромных глазах полыхнул огонь, но он быстро погас, и молвила голова, стряхивая пыль с поросшего мхом и ковылем шишака:

– Не просил я раньше помощи и теперь не попрошу. А непрошеную не приму. Не обессудьте. Впрочем…

– Да?

– Встретите Муромца, коль жив он еще…

– Жив,- подтвердил Добрыня.- Встречал не так давно.

– Передайте ему мои извинения. Не со зла в карман я его сунул, то силушка моя немереная, разума не ве дающая, творила.