Елизавета Абаринова-Кожухова - Дверь в преисподнюю Страница 40

— Ничего такого я не заметил.

— А я заметил. Все как будто нарочно старались убедить нас, что в гробу именно боярин Василий, однако крышку не открывали, даже когда читали прощальные речи. И потом, почему на похоронах не было хозяина?

— Ну, ты же слышал — захворал, мол.

— Не верю! — пристукнул заступом первый. — И еще, ежели покойник действительно царь-городский боярин, то могли бы уж найти возможность отправить его домой, а не хоронить тут, пускай даже на таком родовитом кладбище.

За раскопками и беседой злоумышленники не заметили, что они на погосте уже не одни. А когда спохватились, то было поздно: вокруг полураскопанной могилы стояли несколько весьма странных субъектов, и каждый держал в левой руке свечку.

— Мертвяки! — в ужасе вскрикнул второй гробокопатель и заметался по полуразрытой яме. Первый что-то бормотал и мелко крестился.

— А ну-ка, вылезайте! — выкрикнул маленький человечек, стоявший на самом краю могилы. То был домовой Кузька, а его спутниками были уже знакомые нам водяной, леший и две кикиморы.

Осквернители мелко дрожали и явно не желали вылезать наружу. Вернее, они бы и не смогли этого сделать, охваченные ужасом.

— Закопаем их здесь, и дело с концами, — предложил леший и, зачерпнув прямо в ладони горсть земли, швырнул в могилу. Этого хватило, чтобы оба гробокопателя, побросав свои заступы, выскочили наверх, где их тут же приняла в свои цепкие объятия доблестная нечисть.

— Стало быть, могилками промышляем? — придушенно-сладким голоском вопросил водяной. — Покойничков, стало быть, раздеваем?

— Некрофилы-археологи, — щегольнул домовой Кузька мудреным словечком, слышанным от «покойного боярина Василия».

— Чего? — наконец-то обрел дар речи один из гробокопателей. — Мы просто проверить хотели, на месте ли покойник… — Он осекся, почувствовав, как сообщник изловчившись лягнул его ногой. Но было уже поздно.

— Проверить, значит? — голосом, ничего хорошего не предвещавшим, проговорил леший. — И чего же вы хотели проверить? Покойнички по ночам не гуляют. В отличие от некоторых живых… Нет, все-таки напрасно мы выгнали вас из могилы, надо было вас там закопать.

— А еще не поздно, — хихикнула одна из кикимор.

— Не губите, родимые! — чуть не хором заголосили злоумышленники, бросившись на колени. — Не по своей воле мы тут, но по приказанию князя Григория…

— Это какого-такого князя Григория? — проскрипел леший. — Это того вурдалака поганого, что леса повырубил, всю честную нечисть с веками насиженного места согнал, а своим упырям волю дал?

— Давайте решать, что с ними делать, — прервал излияния корчмаря практичный Кузька.

— Они всего лишь люди служивые, — вздохнул водяной. — Что с таких возьмешь?

— Но проучить не мешало бы, — предложил леший. — В назидание князю Григорию.

— Защекочем! — радостно взвизгнули кикиморы и придвинулись ближе к гробокопателям.

— Да, пожалуй, это будет им самым подходящим наказанием, — согласился Кузька. Так как остальные не возражали, то кикиморы набросились на своих жертв. Над смиренным кладбищем раздались дикие вопли, перемежаемые истерическим хохотом.

В конце концов злоумышленники все-таки вырвались и с неимоверной скоростью побежали прочь со злополучного кладбища. Никто их не преследовал.

— Надо бы могилку-то закопать, — пробурчал леший. — А то непорядок все-таки. — Он нагнулся и вытащил из ямы обе лопаты. — Ух ты, что за хреновина! — вырвалось у корчмаря, когда он копнул рыхлую влажную землю и прямо под лопатой в тусклом свечном освещении что-то блеснуло.

— О, да это же золотое яблочко! — воскликнул Кузька, бережно отряхивая круглый блестящий предмет. — Мне Чумичка сказывал, что это колдовская вещь — по ней можно видеть, что происходит на каком угодно отдалении.

— А как она работает? — залюбопытничали кикиморы.

— Точно не знаю, — признался Кузька. — Надо будет показать боярину Василию, он мужик умный, разберется что к чему.

— Ясно одно, — подытожил леший. — Теперь мы знаем, каким образом все, что происходит здесь, тут же становится ведомо в Белой Пуще.

Ковер-самолет неспеша летел над ночными полями Белой Пущи, а его пассажиры вели столь же неспешную беседу.

— Когда я услышал, что боярин Василий убит в корчме, то решил, что поход по черную душу князя Григория отменяется, и потому не стал ждать вас на конюшне, — рассказывал Чумичка. — Разве ж я мог знать, что это неправда?

— Меня действительно пытались убить, — отвечал Дубов. — И тогда я воспользовался случаем и предпринял все необходимое, чтобы меня и впрямь числили среди мертвых.

— Ну вот, а я уже собирался было уходить, — продолжал колдун. — У них имеется особливый амбар, да ты, Василий, его знаешь, там хранится всякая колдовская утварь. Едва я прибыл в Белую Пущу под видом князя Длиннорукого, то в первую же ночь туда наведался и прихватил парочку шапок-невидимок. Такая шапка мне пригодилась, когда в Пуще неожиданно появился настоящий Длиннорукий, а меня заточили в темницу. Сегодня же я мог бы уйти и из кремля, но решил еще задержаться.

— И очень кстати, — подхватил Василий, — иначе бы нам нипочем оттуда не выбраться.

— Холодновато здесь, однако же, — поежился Беовульф. — Я-то всегда думал, что в небе чем выше, тем теплее — поближе к солнышку.

— Так ведь сейчас нет солнышка, — дельно возразил Чумичка. — Видишь, месяц один да звездочки?

— Жаль, одежки потеплее с собой не прихватили, — проворчал доблестный рыцарь, и тут его взор упал на Гренделя, который в волчьем облике продолжал бесчувственно лежать на ковре. — A вот им покамест и укутаюсь, зачем зря добру пропадать. Эй, Грендель! — принялся Беовульф тормошить своего заклятого приятеля, однако тот не подавал никаких признаков жизни. — Да что ты там, помер, что ли?

— A и вправду, — забеспокоился и Дубов, — что-то уж долго он в сознание не приходит.

— Отравился, — мрачно пробурчал Беовульф. — Князем Григорием. — И сам же громогласно захохотал.

Чумичка наклонился к Гренделю:

— Дышит. Сейчас приведем его в чувство. — C этими словами колдун извлек из-за пазухи небольшую скляночку («Прямо как старина Серапионыч», подумал Василий) и побрызгал из нее на волка. И тот на глазах своих спутников превратился обратно в Гренделя.

— Где это я? — пробормотал он, приоткрыв глаза. — A, понимаю, нас зарубили, и мы на том свете. — И, немного помолчав, вполголоса продекламировал:

— Улетели мы в райские кущиНа коврах на крылатых своих…

— Должен вас огорчить, дорогой друг, — усмехнулся Дубов, — но до райских кущ нам еще ох как далеко. — И, как бы передразнивая Гренделя, нараспев прочитал: