Маргит Сандему - Ненасытность Страница 41

— Это просто смехотворное обвинение! Это доктор Вольден надоумил вас, чтобы спасти собственную шкуру!

— Разумеется! — в гневе воскликнул ее отец. — Он не мог смириться с тем, что наша дочь дала ему отставку!

— И кто вообще такая эта Марит из Сультена? [1] — презрительно вставила мать Лизы-Мереты.

Подружки молча слушали. Пламя любопытства в их глазах ничего общего не имело с дружбой — это была жажда сенсаций.

— Марит из Свельтена, — поправил полицейский. — Это пациентка доктора Вольдена, к которой он проявил особую заботу. Кстати, ее зовут теперь не так. Сегодня утром доктор женился на ней, так что теперь ее фамилия Вольден. Но жить ей осталось считанные часы.

Услышав о женитьбе, присутствующие ахнули. И когда все уже переварили эту новую сенсацию, муниципальный советник сказал:

— И в чем же состоит ваше обвинение? Хотелось бы услышать, какие у вас есть на это доказательства. Ведь теперь каждому ясно, что это был акт мести со стороны доктора Вольдена!

— Как раз наоборот, господин муниципальный советник, вынужден поправить Вас, к сожалению. Факты говорят сами за себя. Вчера утром доктор Вольден порвал отношения с фрекен Лизой-Меретой Густавсен. И это он порвал с ней, их разговор был случайно подслушан прохожим, имеющим отношение к полиции.

— Это неправда! — воскликнула Лиза-Мерета. — Слова могли быть неправильно поняты, это я порвала с ним, я…

Заметив, что впадает в истерику из-за того, что подружки услышали правду о ее отставке, она тут же взяла себя в руки и, глубоко вздохнув пару раз, сказала:

— В чем бы ни состояло обвинение, это всего лишь подлая попытка отомстить мне, поскольку я уличила его в криминальных действиях. Он делает аборты! Вы еще не занялись расследованием этого дела?

— Разумеется, мы это сделали. Но мы не обнаружили ни малейших доказательств!

— Но он делает это тайно!

— Вряд ли это возможно в его маленькой квартирке.

— Он занимается этим в больнице, по вечерам.

— Почему же вы тогда уведомили нас, что это происходит у него на квартире? — спокойно спросил полицейский. Повернувшись к советнику, он сказал: — Что же касается предъявленного обвинения, то вчера после обеда, во время посещения больных, фрекен Густавсен видели на территории больницы.

— В этом нет ничего странного, — сказала Лиза-Мерета. — Я приходила навестить своего брата!

— Ваш брат лежит не в женском корпусе. На ее красивом смуглом лице появились красные пятна.

— А может быть, я навещала своего возлюбленного! — выпалила она.

Полицейский сделал вид, что не слышит ее реплики.

— Фрекен Густавсен вошла в палату Марит Свельтен, открыла окно, и в комнату ворвался ледяной северный ветер. Потом она стащила с больной одеяло и положила на пол колокольчик, чтобы пациентка не могла дотянуться до него. У нас есть свидетель всего этого.

— У вас не может быть свидетелей! — опрометчиво воскликнула Лиза-Мерета.

— Но у нас есть свидетель, — ответил полицейский. — Йоханнес Мартиниуссен видел все это снаружи, видел, как вы вошли туда и вышли, видел вашу руку, открывающую окно…

— Йоханнес, — фыркнул советник. — И вы слушаете этого выжившего из ума старика? Разве не могла больная сама сбросить с себя одеяло?

— Не могла, она была без сознания.

— Но для чего, по-вашему, могло понадобиться Лизе-Мерете лишать жизни совершенно чужого человека? — спросила ее мать.

— Это была месть, — ответил полицейский. — Месть и ревность, потому что доктор Вольден уделял много внимания больной. И о силе его чувств свидетельствует то, что он женился на ней, когда она уже лежала на смертном одре.

Второй полицейский почтительно тронул Лизу-Мерету за руку.

— Будет лучше, если вы последуете за нами, фрекен, — сказал он.

— Не прикасайтесь ко мне! — воскликнула она, отдергивая руку. — Мне с вами не по пути!

— Вы дорого заплатите за это, — пообещал советник.

Полицейские ничего не ответили. Взяв Лизу-Мерету за руки, они вывели ее из салона. Подружки стояли молча, словно парализованные.

Уже из прихожей послышались ее крики:

— Я не хотела ее убивать! Я не хотела этого, я думала испугать ее немного, но не убивать, не убивать…

13

В больнице уже потушили свет. Только в коридорах и на постах медсестер по-прежнему горели лампы, а также в тех одиночных палатах, где состояние больных было критическим.

Как, например, у Марит. Кристоффер сидел возле нее, как только у него выдавалась свободная минутка, но теперь ему необходимо было пойти домой и поспать несколько часов: ответственная работа хирурга требовала этого.

Он больше ничего не мог сделать для Марит. И в те короткие промежутки времени, когда она приходила в сознание, они пытались дать ей немного жидкой пищи: молоко, смешанное со сливками и взбитым яйцом. Ей делали нагрудные компрессы с эфирными маслами, чтобы очистить дыхательные пути, хотя Кристоффер, прослушавший ее легкие, без труда определил, что у нее началось воспаление.

На этот раз смерть была уверена в своей победе. Казалось, она просто стоит в темном углу комнаты и ждет.

Кристоффер лег спать, печальный и опустошенный. Он готов был уже расстаться с тем пациентом, который значил для него больше, чем все остальные.

Врач должен делать различие между работой и частной жизнью. Он не должен слишком уж вдаваться в трагедии пациентов; не должен «брать работу на дом».

Но Марит Свельтен бесповоротно вошла в его жизнь, и он искренне желал, чтобы она выжила, он хотел дать ей будущее в виде работы и жилья, и он собирался помочь ей деньгами, о чем уже догадалась Лиза-Мерета.

Трагическая судьба Марит настолько волновала его, что он даже женился на ней, когда уже не осталось никаких надежд на выживание. Это как будто ничего не значило для него, поскольку ему предстояло стать вдовцом спустя несколько часов после венчания, но его чувствам это давало очень много. Он увидел ее счастливой. И он знал, что ему будет очень не хватать ее. Ему будет не хватать этого беспомощного, одинокого создания, найденного в безлюдной местности, возле скал, не имеющего ни семьи, ни дома. Она доверчиво привязалась к нему. Он был для нее чем-то вроде Бога, и было совершенно ясно, что она влюбилась в него.

Сам же Кристоффер не питал к ней таких чувств. Просто она ему очень, очень нравилась — и это все.

К тому же его жизнь была последнее время слишком сумбурной, чтобы он мог испытывать какие-то глубокие чувства.

О Лизе-Мерете он даже не думал. У него было все кончено с ней, и ее поведение было настолько ему неприятно, что он просто выбрасывал из головы мысли о ней. Ему теперь нужно было решать другие проблемы на работе и в личной жизни.