Николай Князев - Владигор. Римская дорога Страница 41

Ну что ж, половина дела была сделана — он нашел камень и теперь мог возвращаться назад, в Синегорье. Правда, поначалу он собирался побывать в этом мире совсем с иной целью, но… это желание было высказано до исчезновения ВЕЛИКОГО ХРАНИТЕЛЯ. За эти несколько дней он видел достаточно. Может быть, в этом мире законы и неплохие, но ни Правды, ни Совести тут нет и в помине. Разумеется, он должен победить Максимина, как обещал, а потом спешно вернется в Карфаген, вновь войдет в поток времени и окажется в родном Синегорье. Владигор был уверен, что победит. Все складывалось как нельзя лучше… Вот только… Филимон… он обещал прилететь утром с известиями о Зевулусе, уже рассвело, а его нет…

— …Клянусь всеми богами Рима, а ты знаешь, как их много, я желаю тебе победы! — донеслось до него откуда-то издалека.

— Филимон! — крикнул он, но ответа не последовало.

Возникшая на мгновение ментальная связь прервалась. Не было сомнения — его друг попал в беду…

Подняв веки, он не смог различить ничего, кроме кроваво-красного сверкающего круга, — восходящее в кровавой дымке солнце било ему прямо в глаза.

«Может быть, это птичий Аид?» — подумал Филимон и вновь смежил веки.

Все тело у него болело, не хотелось не то что двигаться, но даже думать о том, что надо подняться. Во рту было сухо, как в выгоревшей печке, — язык скользнул по губам, как по шершавому камню.

— Кто я сейчас — филин или человек? — пробормотал Филимон и все же заставил себя пошевелиться.

Да, он был в обличье человека. Впрочем, двигалась только правая рука, левая же висела плетью. По-прежнему не разлепляя век, Филимон отполз в сторону и очутился в спасительной тени. Но прошло немало времени, прежде чем глаза его начали различать предметы. Он лежал в аккуратном и довольно просторном саду какого-то загородного дома. По всей видимости, война пощадила и дом, и сад, но хозяева, не надеясь на милость богов, предусмотрительно сбежали. Только шепот листьев нарушал тишину. Две огромные оливы росли возле ограды, и под одной из них сейчас лежал Филимон. Ни о чем не думая, он долго смотрел на игру фиолетовых теней на оранжевой стене дома. Неожиданно тень искривилась и змеей скользнула по камню. Чернава! Как он мог забыть о ней!

Филимон через силу заставил себя повернуться и оглядеть сад. Вдоль кирпичной ограды тянулись ровные грядки растений — красные, серебристо-серые, ярко-зеленые листья соседствовали друг с другом. Пряные ароматы наполняли сад. Филимон жадно потянул ноздрями воздух. Без сомнения, растения были лекарственными. Он очутился в саду врача. Какая счастливая случайность… Или не случайность? Раненый, теряя высоту, он, скорее всего, интуитивно отыскал спасительный островок зелени.

Держась за ствол, Филимон поднялся и двинулся по меже, пытаясь найти нужное растение. Но он не знал, что ему нужно. В облике человека он ничего не помнил о целебной силе этих стеблей и листьев. Чтобы излечиться, ему нужно было вновь превратиться в филина. Тогда он смог бы отыскать листья, способные ему помочь.

Филимон опустился на колени, уперся руками в землю и, закрыв глаза, попытался перевоплотиться. Ничего не получилось. Он не мог сконцентрироваться, чтобы принять птичий облик, — мешала боль.

«Я так и умру здесь, на этих грядках, и не смогу помочь Владигору…»

Филимон прекрасно понимал, что смертельно опаздывает. Еще ночью он должен был вернуться в Аквилею и предупредить друга. Вместо этого он поступил глупо и безрассудно, как мальчишка. И все же его не покидала надежда, что не все потеряно, что змея опоздает и он, Филимон, ее опередит… и предупредит Владигора… Надо только превратиться вновь в филина, сделаться птицей и лететь, лететь…

Руки взметнулись над землей и вновь сделались крыльями. Но одно из них тут же беспомощно повисло и волочилось по земле, пока филин перепрыгивал с грядки на грядку, отыскивая нужные растения. Наконец он остановился возле низенького кустика с крупными матовыми листьями и принялся жадно долбить их клювом, глотая мясистую горьковатую мякоть. Он ощущал, как силы постепенно возвращаются к нему. Еще немного, и он полетит… Непременно полетит…

Владигор знал, что Максимин огромного роста, он видел его издалека, стоя на городской стене Аквилеи. Но вблизи император казался просто великаном. Никто бы не осмелился назвать Максимина стариком — его мощь казалась неколебимой, несмотря на годы. Чешуйчатая броня и шлем, украшенный позолотой, делали его еще более огромным. Глядя на него, любой противник должен был испытывать страх. Его рука была почти на пол-локтя длиннее руки Владигора, и потому германский меч даже за счет длины своего клинка не давал князю никакой выгоды по сравнению с коротким римским мечом императора. Однако мощь противника не смутила синегорца. Едва поединок начался, как выяснилось, что рост и сила не дают Максимину никаких преимуществ. Владигор был не менее вынослив и несравненно более ловок. От выпадов, направленных ему в лицо или грудь, он легко уходил, зато ему дважды удалось нанести Максимину удар по ногам, а меч гиганта попусту рассекал воздух. Если бы не поножи, Максимин давно бы уже распростерся на земле. И все же отличная сталь, тайну которой знали лишь очень немногие германские кузнецы, разрубила поножи императора, — кровь хлюпала в башмаках великана. Максимин отступил и принялся обходить противника, выискивая слабое место в его обороне. Больше всего раздражало Максимина, что Владигор казался легкоуязвимым, но едва они сходились, как синегорец уворачивался и Максимин вновь и вновь разил воздух. Впрочем, одно слабое место Максимин все же приметил — Владигор уклонялся от силовой борьбы, прекрасно сознавая, что здесь он может проиграть.

Зевулус наблюдал за поединком, хмурясь все сильнее. Предательство Чернавы разрушило все его планы. Но сейчас у него не было времени заниматься предательницей. Он должен был сосредоточиться на Максимине. Ему так нужна была победа этого варвара! Увы, оказывается, боги зависят от смертных гораздо больше, нежели смертные от воли богов. Победит Максимин — и Зевулус вступит в Рим. Проиграет — и будущее не сулит магу ничего хорошего. Разумеется, чародей мог бы пустить в ход свою магию, но в Риме подобные фокусы не в чести. Насколько римляне верят всяческим знамениям и приметам, настолько же не любят они, когда смертные вместо толкования событий пытаются изменить их ход. Зевулус был достаточно умен, чтобы считаться если не с общественным мнением, то хотя бы с царящими суевериями. Слабостям не надо противостоять. Их надо использовать.

Поначалу он надеялся, что у Максимина хватит собственной силы, чтобы одолеть наглеца. Он уже видел перед своим мысленным взором насаженную на пику голову дерзкого синегорца. Но победа императора-гиганта пока что откладывалась. Поначалу солдаты, обступившие площадь в центре лагеря, приветствовали Максимина радостными криками и награждали насмешками его противника. Но по мере того, как Владигор, ускользая от смертельных ударов, все чаще сам атаковал, крики солдат раздавались все реже. Над лагерем повисло тягостное молчание.