Елена Грушковская - Багровая заря Страница 41

Освоив обязательную программу, я держала экзамен, длившийся два месяца. Я сдавала все дисциплины, входившие в так называемое искусство проникновения в сердце теней, которых насчитывалось двадцать пять. Поверьте, никогда в моей жизни не было такой охренительной сессии — простите за грубоватое словечко, но другого у меня просто не находится. Да и сам курс обучения был потяжелее, чем спартанское воспитание. Оскар был требовательным учителем, не давал мне никаких поблажек и не позволял расслабляться, и после сдачи экзаменов я чувствовала себя как выжатый лимон. Он и сам выкладывался по полной программе, и я не могла не видеть, что он отдаёт мне почти все свои силы и время. За такое его отношение я не могла платить ничем другим, кроме прилежания и полной самоотдачи.

Опуская в почтовый ящик очередной конверт, подписанный «Для Карины», я не думала, что деньгами можно искупить то, что я сделала. Но моей сестрёнке было уже два с половиной года, и она росла не по дням, а по часам. Ей нужна была одежда, игрушки, питание, а Денис растил ребёнка один. Его положение было странным: не вдовец и не разведённый. Его брак не был расторгнут, а жена пропала без вести, и от неё не было ни слуху ни духу. Только конверты с деньгами без подписи и обратного адреса непонятным образом оказывались в почтовом ящике.

Когда он уходил на работу, с Кариной оставалась няня. Иногда, когда они гуляли в парке, я наблюдала из-за дерева за маленькой фигуркой в розовой курточке и красной шапочке с помпоном. Вот она подняла с земли смятую пачку из-под сигарет, а няня — шлёп её по ручке:

— Фу! Брось! Ка-ка!

А она недоуменно таращит глазёнки, не понимая: почему «ка-ка»? Вот шлёпнулась и заревела, мокрое личико — как помидор. Дочь моего отца, моя кровинка.

И любого, кто тронет её хоть пальцем, я разорву на куски.

Глава 4. Юля

С Эйне я теперь встречалась редко, и эти редкие встречи были странными. И я, и она, казалось, говорили друг другу совсем не то, что хотели сказать — во всяком случае, я. Первой грубить начинала она, я тоже не оставалась в долгу, и на том мы расставались, но после этого мне ещё долго бывало не по себе. Так мы с ней и существовали — по разные стороны какой-то прозрачной стены.

Я по-прежнему жила у Аделаиды, и это была весьма уединённая жизнь, пока меня не разыскала Дезидерата: она, как видно, меня не позабыла. Первая наша встреча была вполне дружеской, мы поохотились вместе, а потом она затащила меня в клуб. Это был закрытый клуб исключительно для хищников; он ничем не отличался от обыкновенного ночного клуба, кроме одного: единственным напитком, который там подавался, была кровь. Там можно было потанцевать, угоститься кровью, расслабиться, покурить травки и с кем-нибудь познакомиться. Было там и стриптиз-шоу — по пятницам, а раз в месяц там устраивалась кровавая оргия с участием людей.

Ничего более безумного, дикого и кровопролитного я в своей жизни не видела. Несчастных жертв заманивали в клуб в качестве гостей, и поначалу они, не подозревая, что их ждёт, танцевали и веселились вместе с хищниками, а потом на них набрасывались и высасывали досуха. Дези была завсегдатаем клуба, и любимым её развлечением были именно эти оргии. Она с нетерпением их ждала и ни одной не пропускала, а мне этот аттракцион пришёлся не по нутру с первого раза. Потрястись под тяжёлую техно-музыку, выкурить косячок, поболтать, завести новые знакомства — это ещё куда ни шло, но терзать бедных беззащитных жертв вместе с толпой озверелых хищников меня невозможно было заставить.

— Неужели тебе это нравится? — спросила я Дезидерату.

— Жесть! — ответила она. — Только тогда и чувствуешь себя хищником.

— А по-моему, все становятся похожими на стаю взбесившихся гиен, — сказала я. — Просто животных.

Она усмехнулась.

— Выплесни из себя животную страсть во время такой веселухи, и это поможет тебе не быть животным всё остальное время. Выпусти пар, от которого тебя распирает!

— Мне это не нужно, — сказала я. — Меня не распирает никакой пар и никакая животная страсть. Больше не приглашай меня на эти оргии, я в них участвовать не хочу. Мне это не нравится.

— Может, тебе и в клубе не нравится? — хмыкнула она, прищурившись и поглядев на меня с каким-то подозрением.

— Нет, в клубе приятно проводить время, — сказала я. — Раз-другой в неделю потанцевать, послушать новый музон, потусоваться — это неплохо. Но эти оргии… Это слишком.

Я увидела Эйне глубокой ночью на Невском проспекте. Одетая в чёрную кожаную пару, в ботфортах на высоких каблуках, она шла за ручку с какой-то девушкой в белой курточке и голубых джинсах.

С замиранием сердца я следовала за ними. Они гуляли по городу, и разведённые мосты не были для них преградой: она взмывала тёмным ангелом в небо с молодой незнакомкой на руках.

Они летали по крышам, и девушка прыгала с них вниз, а она её ловила. Они перелетали с крыши на крышу, и девушка смеялась.

Я брела мимо чугунной ограды. Холодная грязная Нева, уже освободившаяся ото льда, поблёскивала: фонари. Она летала где-то с Юлей, где-то над Финским заливом, и Юлина щека прижималась к её щеке, её руки обнимали её, и блеском Юлиных волос она любовалась в лунном свете.

Чугунная ограда медленно плыла мимо.

Неоновая надпись ночного клуба звёздчато подмигивала. С улыбкой пройдя мимо охранника, я подмигнула ему, а он смотрел мне вслед остекленевшими глазами.

Бухающий ритм долбил по черепу. Цветомузыка надрывала глаза. У стойки бара на табурете сидел молодой человек в пёстрой рубашке, с причёской «под Элвиса», с бакенбардами. Он жевал жвачку, курил и как будто скучал. К нему подсела девчонка со стеклянными глазами. Они обменялись парой незначащих фраз, но незначащими они казались только для посторонних. Девчонка опустила руку вниз, а спустя секунду и «Элвис» сделал то же самое. Со стороны — ничего особенного. Через полминуты девчонка соскользнула с табурета и скрылась в танцующей толпе.

Подожди, Элвис, тобой я ещё займусь, а сначала — девочка.

Она открыла дверцу кабинки в туалете, а там её уже ждала я, сидя на краю сливного бачка и поставив ногу в чёрном сапоге на ободок унитаза. Она испуганно отшатнулась.

— Ой, извините… Я не знала, что тут занято.

Обтянутая чёрной перчаткой ладонь:

— Отдай мне то, что ты купила у этого парня. — Спокойно, мягко, но властно, глядя в её накрашенные кукольные глаза. — Детка, твои мама и папа не для того горбатятся на работе, чтобы ты спускала их деньги на эту гадость.