Генри Олди - Маг в законе. Том 1 Страница 41

Короткая, пустячная.

Однако хватило за глаза.

Душа-Силантий, например, вовсю лапавший Марфу-солдатку за бока, как-то разом оказался на ногах. Сорвал со стены двустволку; вскинул к плечу. Бил наверняка: картечью, дуплетом, чтобы изрешетило не только вошедшего, но и любого, кто возжелал бы ввалиться следом. Из левого ствола — гостеньку в брюхо; из правого — вскользь, прямиком в шевелящийся сумрак сеней.

Знал разноголосый лихое дело.

А у души-Силантия в глазах его заплывших навсегда:

…лужа.

С одного бока уже льдом подернулась. В середине тоже — собрались хрусткие осколочки, льнут друг к дружке. Вода пополам с грязью: мутная, пенная, отблескивает потешно. Вон, сбоку комья плещутся головастиками.

Сапог в лужу — хр-р-рясь!

Беги, лужа, во все стороны.

…да только атаман-Карпуха куда проворней оказался. Успел подбить злую руку: оба заряда с грохотом и треском ушли в потолок. Сверху на головы посыпалась мелкая щепа; в нос шибанула пороховая гарь.

Одновременно, как по команде, взвыли белугой дородная Марфа с дочерью.

— Цыть, дуры! — рявкнул Карп, и бабы заткнулись, как отрезало. — Ты чего, Силантий, очумел?! Это ж Филат!

И вправду, Филат!

Впору встать, посчитаться за его полено… Одна беда: выполнять свое обещание и отрывать падлюке его дурную башку у тебя не было сейчас никакого желания.

Не до старых счетов — новые нарастают.

Кстати, за спиной гостя в сенях маячила корявая громада Федьки Сохача. Не один пришел пьяндыжка, ума хватило.

— Што ж вы, ироды, творите?! — почти сразу же опомнился изрядно побледневший Филат. — Девку мою, стал-быть, спортить удумали?! Ты, душегубец!

В два шага мужичонка оказался возле Петюнечки и с размаху приложился костистым кулаком к ухмылке «артельщика». Откуда только силы взялись! Лупатый, не ожидавший от Филата подобной прыти, кувыркнулся с лавки под стеночку — а гневный Акулькин родитель, не теряя времени даром, ухватил за ухо дочь, пьяно моргавшую круглыми глазенками, и повернулся тащить ее вон из разгульной избы.

— Вот мамка тебе дома… — успел еще пообещать Луковка.

И вдруг поперхнулся.

Захрипел, забулькал, удивленно охнув; стал медленно заваливаться набок.

Лег тихо, без судорог.

Лупатый еще раз коротко сунул финку, отливающую багрянцем, Филату в правый бок, туда, где печень, и отпрыгнул назад, зацепив край стола.

Потекли звоном бутылки.

Только теперь бедный пьяница вдруг охнул по-новой, мелко засучил ногами. Акулька не удержалась, упала сверху, забормотала: "Тять, што с тобой? што с тобой, тять, а? тять…" — осеклась, поднесла к глазам ладошку, липко выпачканную красным. Уставилась без толку, моргнула раз, другой — и тоненько, по-собачьи заскулив, полезла на карачках под стол.

В избе все словно застыло. Время подернулось хрупкой корочкой льда, словно ноябрьская лужица, — вот-вот хрустнет под сапогом. И первым разорвал наваждение, как ни странно, оставшийся стоять в дверях Федюньша.

— Ты што наделал, луподыр поганый? — его взгляд уперся в Лупатого, словно норовя прожечь убийцу насвозь. — Ты ж его… ты ж убил его, да?

Детский вопрос прозвучал смешно; смешно и страшно.

— Убил, — ласково осклабился Петюнечка, выпуская на волю спрятанное до поры безумие. — И тебя сейчас порешу. Хошь? Ну, иди сюда, иди!..

Федор послушно шагнул вперед. Сразу став ловким, «артельщик» рванулся навстречу, ткнул клинком снизу, в живот — но каким-то чудом Сохач перехватил его руку с ножом на полпути. Сжал так, что не вырвешься — Лупатого аж перекосило от боли, от тщетной натуги; и секундой позже кувалда тяжеленного Федькиного кулачища с хрустом ахнула Петюнечку в лоб.

Ровно посередке.

И сразу стало ясно: нет больше Лупатого.

Царствие небесное.

Федор Сохач хмуро посмотрел в стекленеющие глаза своей жертвы, будто надеясь увидеть там что-то тихое, трепетное; неторопливо разжал пальцы. Тело мешком рухнуло на пол. И тут же, опрокидывая стол, на Федюньшу с ревом навалился Силантий, обхватил сзади ручищами, смял, не давая двинуться. Вновь в унисон подняли ор Марфа с дочкой, щенячьим тявканьем наслоился сверху Акулькин скулеж, и ты понял: пора!

Время!

Коротко глянул на Княгиню. Ответный кивок, и Рашкин взгляд указывает на сжавшуюся в комок и обхватившую голову руками Акульку. Хватай, мол! Спасешь девку — глядишь, и поверят тебе. Со свидетелем-то! Умница, Княгиня, в момент весь расклад просчитала. Ну, если пофартит уйти — глядишь, и пеньковый ошейник с варавским мылом стороной минует…

Перепрыгнуть через поваленный стол, кинуть девку на плечо — много ли времени надо? Всего ничего. Теперь — к двери.

На полпути ты оглядываешься.

Федюньша медленно, но неотвратимо разжимал медвежьи объятия Силантия, и разбойничек только кряхтел, не в силах ничего поделать. Вот ведь силища у парня! Где и нажил?..

Ты натыкаешься на Княгиню, едва не сбив ее с ног.

В чем дело?! Почему она еще здесь, а не снаружи?!

— Назад, мажье семя!

Поздно, поздно ты спохватился, глупый невезучий ром!

Вот он, Карпуха, стоит в дверях с карабином в руках. И по тому, как он держит оружие, ты понимаешь: не успеть, не выбить винтарь!

Дернешься — схлопочешь пулю.

Ты медленно пятишься, Княгиня тоже. Краем глаза успеваешь заметить: Федька с размаху бьет головой назад, в кровь расшибая душе-Силантию остатки его носа. Здоровяк валится на пол, корчится, гундосо воет — и приклад карабина обрушивается на Федькин затылок.

Сохач падает, как подкошенный.

Грохот выстрела. Пуля уходит в многострадальный потолок — и разом наступает тишина, в которой отчетливо клацает передергиваемый Карпом затвор.

Пять патронов в магазине; значит, осталось четыре.

Всем хватит.

— Та-а-ак, — медленно тянет Карп, озирая "поле брани". — Разбираться будем. Тимошка!

Из угла выбирается насмерть перетрусивший лосятник.

— Свяжи-ка этого, бугая. А после рассказывай: кого это ты сюда навел, падина?!

— …Дык дочка это Филатова! — оправдывался Тимошка, бегая глазками. — За нами увязалась. "На гулянку!" — и все тут. Ить куда девать было, Карп? — уже и пришли, почитай.

— Гнать надо было, — хмурый Карп ворочал шеей, будто желая разодрать ворот рубахи. — А теперь што? Теперь што, я тебя, дурака, спрашиваю?! Батьку ее Петюнечка кончил; этот, неприятная сила, Петра насмерть зашиб. Ить они ж молчать не станут, девка с лешаком-то! А порешим — в деревне хватятся. Да и ссылочные…