Николай Толстой - Пришествие Короля Страница 42

Один лишь принц Рин продолжал хмуриться, резко сев на свое место. Но когда его люди волей-неволей присоединились ко всеобщему веселью, он понял, что тут уж ничего не поделаешь Вскоре ему пришлось забыть об обмане, жертвой коего он пал, и о глупом положении, в котором он оказался[39].

Действительно, были веские причины для того, чтобы не доводить дела до вражды между ним и принцем Эльфином. Во-первых, во Вратах Гвиддно находился Талиесин, глава бардов. Не раз и не два Рину показалось, что поэт в насмешливой задумчивости посматривает на него, и он очень боялся, что получит такую хулу, что от нее выскочат у него на лице три нарыва — стыда, позора и поношения. Во-вторых, он опасался гнева своего отца, короля Мэлгона, если к празднованию Калан Май вернется он ко двору в Деганнви, оскорбив короля Гвиддно Гаранхира, с которым в ту пору король Мэлгон Гвинедд желая заключить дружбу. Наконец (и причина эта не была малой) он припомнил, что три ночи, проведенные в опочивальне принцессы, совсем не были неприятными, кто бы ни спал с ним. Когда же принц заметил, что яркие карие глаза Хеледд смотрят на него отнюдь не холодно, он окончательно решил, что долгой зимой может быть и более приятное времяпрепровождение, чем вражда с грозными людьми Севера.

Принц Рин маб Мэлгон учтиво заявил перед всем собранием, что теперь он уверен в своей ошибке.

— Я тоже кое-что понимаю в законах, — заявил он, с загадочным видом подмигнув мне, — и, как я понимаю, дело обстоит так. Не сомневаюсь, что служанка принцессы поклянется в том, что рассказанное ее госпожой — правда, а закон гласит: «У девицы — девять языков, и потому ей следует поверить». Прав ли я, о законник?

Придворный законник одобрительно кивнул, открыв было рот, чтобы напомнить не один такой прецедент, но принц Рин поднял руку и, улыбаясь, обвел взглядом всех, кто сидел в пиршественном зале.

— Мы в Гвинедде тоже кое-что понимаем в этом, как я надеюсь показать и вам. Я слышал (и законник подтвердит, прав ли я), что в Законе Дивнаола Моэлмуда, которому обязаны подчиняться все на Острове Могущества, сказано еще вот что: «Если девушка обвиняет мужчину в том, что он изнасиловал ее и что, не будь этого, она все еще оставалась бы девушкой, то закон гласит, что следует испытать ее, девушка она или нет, поскольку такова ее жалоба». Есть ли такой закон в Кантрер Гвэлод, о законник?

— Да, — ответил законник, — более того…

— Если ты позволишь, я сам закончу, — весело перебил его Рин. — Мне кажется, что там сказано что-то вроде этого: «Должно испытать ее наследнику престола, и если он найдет, что она все же девушка, то человек, коего обвиняют, будет свободен, а она не потеряет своего девического звания». А тут получается, что все в сомнении насчет того, какая из женщин претерпела насилие — ведь какая-то из них уж точно спала со мной эти последние три ночи. И поскольку мне заявляют, что скорее эта, а не та, то закон вынуждает меня, как наследника престола Гвинедда, решить дело испытанием. И ныне докажу я тебе, о законник, что Рин маб Мэлгон чтит закон не менее, чем любой другой принц Придайна!

С этими словами принц Рин подхватил Хеледд, посадил ее на плечо и широкими шагами удалился в свою комнату. Веселая улыбка его была под стать радостному блеску карих глаз девушки. После короткого замешательства все в этом прокопченном зале разразились громким хохотом. Я увидел, как Талиесин поджал губы и уставился в пылающий очаг, но мне подумалось, что в эту зиму на принца Рина не будет ни хулы, ни нарывов.

Так прошла зима в празднествах и веселье. Воины пили сладкий бледный мед короля Гвиддно, который отслужат они в сражениях с его врагами, когда снова настанет время угона стад, осад, битв перед крепостными валами и у бродов. Каждый день разделялся на три части: поначалу молодежь упражнялась во владении оружием и забавлялась воинскими потехами перед крепостью. Вторую часть дня они посвящали играм в таллбурдд, гвиддвилл и прочим. Третью часть дня они ели и пили вдоволь, пока сон не опускался на них, а певцы и музыканты убаюкивали их.

Нетрудно догадаться, что я стал любимцем принца Эльфина и его супруги. Мне казалось, что теперь они любят друг друга сильнее, чем тогда, когда я явился из моря. Как часто находил я юную чету наедине в их жилище, где им было хорошо. Юный принц лежал, положив голову на колени жене, а она, прекрасная принцесса, тихим нежным голосом напевала песни своей страны и искала у него в голове.

Я видел, как они вместе возились с миленькой комнатной собачкой, которую принц Гвинедда привез в подарок, когда приехал. Она умещалась на ладони моей принцессы, на шее у нее была серебряная цепочка с маленьким золотым колокольчиком. И мне не нужно было вдохновения моего ауэна, чтобы понять, что еще до конца лета пухленький залог их любви будет лежать в королевской колыбели, укрытый куньим мехом, и девять рабынь будут тихо мурлыкать ему «Колыбельную Диногада».

Принц Рин тоже простил мне мое вмешательство, когда увидел, что все кончилось для него не так уж и плохо. Действительно, он вскоре решил, что заберет в Деганнви не только мизинец блистательной Хеледд, но и все остальное тело этой девы — горячей, словно ее припекло солнышком месяца Ауст, белой, с высокой мягкой грудью, гладкими бедрами, как у добросердечной Эссилт или распутной Гвенхвивар. Он даже заявил, что возьмет с собой и меня, чтобы поразить всех людей двора его отца моею мудростью!

Часто я играл в гвиддвилл с королем Гвиддно. В последнее время он очень привязался ко мне — а как же, у него был повод. Ведь то затруднительное положение, из которого я вытащил его наследника, большей частью было вызвано королевской расточительностью и безрассудством. Он заявил, что я могу получать все, что только придет мне в голову и чего потребует мой язык, покуда дуют ветра, покуда льют дожди, пока движется солнце во всю ширину суши и моря в земле Кантрер Гвэлод.

Король, Талиесин и я очень сблизились, и они с великим любопытством выслушали мою историю. Мое рождение в Башне Бели особо взволновало короля, который поведал мне, что рассказывают, будто из твердыни под таким именем в прежние времена каждый Калан Гаэф приходил разбойничий флот и разорял Кантрер Гвэлод, похищая две трети детей, зерна и молока. Эти набеги совершали морские демоны, орды Кораниайд, и, когда нападения прекратились, стали думать, что приход веры Христовой отогнал их.

Каждый год на Калан Май епископ и священники спускались к берегу, распевая священные гимны. Святой Серван сказал, что захватчики не смогут пройти дальше некой скалы, которую ударил он своим баглем, сим священным посохом, Доставшимся ему со звездного свода небесного. Гвиддно верил, что это подействует, но в то же время не рассердился, когда друид Сайтеннин тайком начертал некие руны на дальней стороне скалы с той же самой целью Ибо эта скала, как говорили, была отколота от горы топором Гофаннона маб Дон и установлена им на берегу как отметка, выше которой наводнения, демоны и напасти подниматься не могут. А кому, как не друиду, разбираться в заклятьях кузнеца?