Генри Олди - Баллада о кулаке Страница 42

И, конечно же, не увлекись Цай объяснением (лазутчик мысленно сделал себе выговор), он обязательно обратил бы внимание на непривычную суматоху близ парадного входа.

На высокой воротной башне, украшенной белой табличкой с золотыми иероглифами, стояло два — а не один, как всегда, — стражника, что-то кричавших своим собратьям внизу; от западного крыла, со стороны патриарших покоев, приближалась процессия из пяти-семи пожилых монахов, среди которых... среди которых Змееныш сразу узнал сухощавую фигуру самого патриарха и идущего рядом с ним главного воинского наставника; огромный дубовый брус, окованный медью и служивший засовом, медленно пополз из пазов, лег на землю около ворот — и створки парадного входа начали со скрипом отворяться.

После чего некоторое время ничего не происходило.

И наконец в ворота вошел человек.

Один-единственный.

Через мгновение его ярко-оранжевая кашья, такая же, как и рясы остальных иерархов, включая патриарха и главного наставника, влилась в идущую навстречу процессию — словно ручеек в полноводную реку.

И монахи неспешно двинулись обратно, к патриаршим покоям.

Пух цветущих ханчжоуских ив, высаженных за стеной, несся по их следам подобно облаку, на каких любят раскатывать небожители.

— Это кто-то из «тигров и драконов», — уверенно заявил Маленький Архат. — Их всегда впускают через эту дверь.

Змееныш не ответил.

Он стоял, хмурясь, и смотрел вслед почетному гостю, явившемуся в обитель.

Если лазутчик жизни видел кого-либо хотя бы раз, то уже не забывал никогда.

А преподобного Баня, монаха из свиты Чжоу-вана, приставленного к кровнородственному принцу тайной службой всемогущего Чжан Во, Змееныш Цай видел не раз.

Короткий час отдыха закончился.

...И тьма Лабиринта Манекенов поглотила их.

Маленький Архат шел босиком, почти беззвучно, и идущий следом Змееныш мельком подумал, что из ребенка мог бы получиться неплохой лазутчик — попади он в хорошие руки. При этом Цая не оставляла удивительная мысль, что Маленький Архат скорее играет в какую-то игру, правила которой придумал сам для себя, чем реально рискует жизнью, окунаясь в грозящую сотнями опасностей темень.

Не впервые они были здесь; кроме того, Змееныш неплохо видел в темноте, что давало ему неоспоримые преимущества. Но до сих пор он не уставал поражаться умению монаха-ребенка наблюдать, сопоставлять и делать выводы, основываясь на тысячах незаметных мелочей.

Впрочем, когда они знакомились, то есть когда лазутчик выволакивал из Лабиринта бесчувственного монашка, Маленький Архат все-таки умудрился про колоться, решив, что знает все о первых пятидесяти саженях Лабиринта. В результате чего и получил по башке неожиданно упавшим камнем. К счастью, камень пришелся вскользь, только оглушив, а иначе врядли довелось бы лазутчику шляться по Лабиринту Манекенов в компании монаха-ребенка.

Теперь же присутствие Змееныша с его весьма своеобразным, но крайне полезным в данном случае опытом, значительно ускорило изучение Лабиринта Маленьким Архатом.

Земляные стены сочились влагой, от сырости и тяжелого духа подземелий перехватывало дыхание, между ног то и дело шуршали наглые сытые крысы, чувствовавшие себя здесь как дома. Да они и были дома, равно как и чешуйчатые ящерицы, мотавшиеся прямо по стенам с поразительной для этих животных скоростью; ноги скользили по глинобитному полу, но Змееныш по-прежнему ступал след в след за Маленьким Архатом, настороженно внимая темноте.

Поворот.

Еще один поворот.

По левую руку вроде бы начинает мерцать зыбкое, неуверенное сияние, но туда ходить нельзя, там тупик, там ложь и обман для робких, и об этом Маленький Архат уже успел предупредить в свое время. Холод забирается под одежду, шарит там сотнями обжигающих пальцев, леденит кровь, вынуждая идти быстрее, только быстрее идти никак нельзя, и даже не потому, что где-то впереди бесшумно движется уродливый повар Фэн, преподобный безумец с деревянным диском под мышкой...

Просто впереди, ровно в двухстах пятидесяти трех с половиной шагах от двери в Лабиринт, начинается колодец.

Который в обители прозвали «купелью мрака».

Двое людей, один из которых маленький, да и второй не очень-то большой, останавливаются. Одновременно. Сдвигаются вправо: на один чи, на два... на два с четвертью. И присаживаются на корточки. Нет, сперва меняются местами — тот, что побольше, становится первым, а маленький кладет правую руку на плечо своему спутнику — как слепец верному поводырю. И вот так, на корточках, держась один за другого и ступая скорее на кончиках пальцев, чем всей ступ-

Ней, они движутся вплотную к стене. Шаг в шаг. Шаг в шаг. Шаг...

Идти в полный рост нельзя — на середине пути в стене торчит бритвенно острое лезвие, как раз на уровне горла взрослого человека. А невзрослому человеку вроде маленького этот подарок темноты вполне может искромсать лицо или лишить глаза.

Шаг в шаг.

Шаг в шаг.

На корточках.

С рукой на плече,

На кончиках пальцев.

И с прямой спиной — потому что сгорбившегося или наклонившегося вперед ждет пропасть, разверзшаяся по левую руку; «купель мрака», из которой тянет мертвечиной, словно спящие там скелеты неудачников медленно пробуждаются и радостно потирают костяные ладони в предвкушении прихода гостей.

Будет о чем поговорить в долгие годы ожидания, когда сверху только и происходит, что мелькает силуэт с диском под мышкой!..

Верно сказано:

И ясному солнцу,И светлой лунеВ миреПокоя нет.И людиНе могут жить в тишине,А жить имНемного лет.

Но вот дыхание смерти отдаляется, можно сперва выпрямиться, потом снять руку с плеча... однако останавливаться нельзя, потому что сегодня непременно надо пройти мимо падающего наискось камня, скатывающегося по невидимому желобу, затем остановиться точно перед натянутым поперек прохода шнурком, взять горсть земли и швырнуть в шелковую преграду — если попадешь точно в центр, то за шнурком обрушится сверху сучковатое бревно, а если земля толкнет шнурок слева или справа, то поначалу не будет ничего, а потом, через два долгих-долгих вздоха, вдоль шнура скользнет копье и, подобно растревоженной змее, исчезнет в своей норе.

А еще надо обойти три сети и один капкан-западню.