Эрик Ластбадер - Владычица Жемчужины Страница 42

— Так ты скоро станешь прошедшим временем, — заверил его Меннус. — Войдешь в историю как предатель, изменивший делу в’орннов.

— Я никогда не предавал в’орннов.

— Ты отрицаешь, что был одним из организаторов заговора против Кургана Стогггула? — поинтересовался Меннус.

— Я знаю, в чем все дело. В тебе!

— Во мне? Уверяю тебя, мне абсолютно все равно, что обо мне думаешь ты, Лупаас. Единственное, что меня интересует, — раскрытие заговоров и уничтожение заговорщиков.

— Никакого заговора не было.

— Это уже пройденный этап. Твоя вина доказана.

— Интересно кем? — спросил Лупаас. — Покажи мне этого в’орнна.

— Контр-адмирал Вон уже мертв, — объявил Меннус.

— Не верю… Он никогда не обвинил бы меня…

Звезд-адмирал пожал плечами.

— Бритвозуб сожрал бритвозуба. Ты отрицаешь участие в заговоре?

— Клянусь собственной жизнью!

— Напрасно клянешься, Лупаас! — наклонился над адмиралом Иин Меннус. — Твоя жизнь висит на волоске.

Контр-адмирал повернул голову и плюнул на каменную стену.

— Это так ты относишься к регенту?

— Глупый юнец! — Лупаас снова лег на спину. — В недобрый час он назначил тебя звезд-адмиралом! — В воспаленных глазах военного вспыхнула ненависть. — Кому ты предан, кроме самого себя? Ты оспариваешь любой приказ, даже построиться в шеренгу! Вини самого себя, если тебя станут презирать подчиненные.

Звезд-адмирал незаметно кивнул, и Ханнн Меннус принялся за работу. Контр-адмирал Лупаас широко раскрыл глаза, но не издал ни звука. Ханнн остановился, лишь когда стало ясно, что Лупаас умирает.

— Какое жалкое зрелище, — проговорил звезд-адмирал, — представитель верховного командования корчится в агонии! Ты знал, что умрешь, как шелудивый пес?

— Мне все равно, — прошелестел Лупаас. — Мои сыновья умерли достойно. Про дочь не знаю и знать не хочу. — Изо рта адмирала текла кровь — Ты воплощение нашей системы, сорвавшаяся с лафета ионная пушка. Самодовольный, непредсказуемый, опасный тип. Короче говоря, воплощение всех качеств, которыми не должен обладать командующий. Если бы сейчас мы сражались с центофеннни, то самым первым выстрелом я бы вышиб тебе мозги. Я…

Контр-адмирал Лупаас не успел договорить, потому что, страшно закричав, Ханнн Меннус воткнул кинжал в его сердца.

Ханнн молчал, тяжело дыша, и смотрел, как изо рта Лупааса хлещет кровавая пена.

Иин Меннус ни словом не упрекнул брата. Он очень любил Ханнна и покрывал его выходки, считая вспыльчивость признаком слабости. Звезд-адмирал заговорил, лишь увидев, что брат пришел в себя.

— Никогда не позволяй эмоциям мешать допросу, — проговорил он. — Ханнн, хочу, чтобы ты хорошенько это обдумал по возвращении в западный округ. Тем более что теперь ты там командуешь.

Элеана с ужасом поняла, что мост рушится. От волнения она потеряла равновесие, одна нога скользнула к краю ступеньки, а другая застряла в мелких обломках. Поспешно взяв себя в руки, воительница схватила Риану за руки и стала тащить на лестницу. Хагошрин не мог до них дотянуться, зато в ярости швырял камни размером с арбуз. Уклоняясь от камней, девушки побежали вверх по ступенькам и добрались до огромной трещины в стене. Там было сухо и пахло мелом с известью.

— Обратно на лестницу нам не выбраться. — Риана показала на расселину.

Подтолкнув к ней Элеану, девушка стала готовиться к прыжку, когда камень ударил ее по виску.

— Риана!

Вся в крови, Риана соскальзывала в пропасть, и Элеана едва успела ее поймать. На лице Дар Сала-ат застыло то же испуганное выражение, что и у Элеаниной сестры, которая играла в лесу и случайно натолкнулась на кхагггуна. Тот проткнул девочку мечом и даже не потрудился вытащить его из бьющегося в агонии тела. На крики дочери прибежала мать, и кхагггун убил ее выстрелом в живот. Странно, что Элеана вспомнила об этом сейчас.

Громко застонав, воительница втащила Риану на расселину.

— Вам не скрыться! — кричал хагошрин. — Убью обеих!

Элеана перевернула Риану на спину. Дар Сала-ат потеряла сознание, глаза закатились точно так же, как у Элеаниной мамы и сестры, когда она нашла их лежащими неподвижно, словно куклы. Мама обнимала сестренку за плечи, словно и после смерти пыталась защитить. Кровь, столько крови!

— Риана, пожалуйста, открой глаза!

Столько крови…

Сквозь стук дождевых капель Маретэн услышала еще какие-то звуки. Нетерпеливо рыча, Касстна стягивал краги.

— Тише! — прошипела девушка, пытаясь определить, откуда доносится шум.

Касстна не сразу обратил на нее внимание.

— Тише ты! — громче сказала Маретэн.

— Что? — поднял голову Касстна.

— Слышишь?

Дуло пистолета прижалось к виску девушки.

— Дурак! Неужели ты ничего не слышишь?

Касстна повернул голову.

— Голоса!

— Это кхагггуны, — уточнила Маретэн. — И они приближаются.

Касстна тут же слез с нее и убрал пистолет от виска. Присев на корточки, он поспешно натянул краги.

— Что они говорят?

— Развяжи мне руки, — попросила она.

— Чтобы ты побежала прямо к ним? — Касстна смерил художницу презрительным взглядом и покачал головой.

— Развяжи мне руки, я смогу тебе помочь.

— Знаешь, сколько кхагггунов я убил за свою жизнь? — ударив себя в грудь, спросил Касстна.

Маретэн наклонила голову.

— Их трое. Как минимум трое. Развяжи мне руки, Касстна, и я помогу тебе их убить.

Партизан прищурился.

— Откуда мне знать…

— Я ведь не позвала на помощь, я хочу их убить не меньше, чем ты.

И все же он колебался. Внезапно голоса приблизились, будто кхагггуны поднялись на вершину склона. Касстна неслышно подошел к ели и перерезал путы. Он заставил Маретэн сесть и, буравя ее взглядом, развязал художнице руки.

— Дай мне пистолет! — Маретэн натянула лосины и зашнуровала тунику.

Касстна отрицательно покачал головой. Они спрятались в густом подлеске под раскидистыми лапами елей-куэлло. Внезапно на поляну вышли три кхагггуна, перепачканных в грязи и крови. Один из них нес голову кундалианина. Скорее всего солдаты убили его совсем недавно, потому что кровь еще сочилась из обрубка шеи.

Смеясь, кхагггуны вышли на поляну, и перв-капитан подбросил голову прямо в ненастное небо. Голова приземлилась на носок его сапога, и он пнул ее второму кхагггуну, а тот — третьему. Жуткий футбол продолжался, пока голова не превратилась в кровавое месиво и уже не могла взлетать достаточно высоко.