Павел Корнев - Лёд Страница 43

– Да. Хлеб белый или чёрный?

– Белый.

– Вы что будете? – Официантка повернулась к Денису.

– Яичницу, суп куриный и компот. Хлеб не надо.

– Одна яичница, два куриных супа, два компота и белый хлеб, – повторила девушка и направилась на кухню. Денис проводил её долгим, задумчивым взглядом. Спорю на что угодно – уставился на её покачивающийся зад, туго обтянутый синим платьем. Тоже развлечение.

– Время вроде есть, пойду обкорнаюсь, – сказал я, посмотрев на Дениса. Тот кивнул. Я, не дожидаясь, когда принесут заказ, завернул по пути в туалет – когда ещё будет возможность в тепле облегчиться – и отправился в парикмахерскую.

– Можно? – заглянул я внутрь маленькой комнаты, отодвинув в сторону толстую занавесь, загораживающую дверной проём. Фу-у-у, ну и жарища здесь! До чего натопили – буржуйка почти докрасна раскалилась. Других желающих постричься не было, так что суп не должен успеть остыть. Если, конечно, незнакомая тётка лет сорока работает так же быстро, как старый мастер.

– Проходите. – Парикмахерша отложила на столик с зеркалом потрёпанную книжку в мягкой обложке и подняла с кресла полотенце. – Как стричь?

– Под расчёску и ещё побрейте, пожалуйста. – Я кинул куртку на табуретку и развалился в кресле. Парикмахерша накинула полотенце и заткнула его края за ворот свитера. Я с силой выдохнул воздух через стиснутые зубы – больно! О самой стрижке ничего плохого сказать не могу: от мерного щёлканья ножниц клонило в сон, и только редкие команды «голову поверни», «голову наклони» да «сиди ровно» не давали задремать. Второй раз стискивать зубы пришлось, когда полотенце убирали. Я проследил, как женщина тщательно смела с пола состриженные волосы, завернула в какой-то кулёк и швырнула в огонь, плотно прикрыв дверцу печи, прежде чем по комнате успел распространиться запах горелых волос. Своеобразная защита от дураков: порчу навести много ума не надо, а раздобыть волосы или обрезки ногтей жертвы под силу не всякому.

– Сколько с меня? – поинтересовался я, проводя ладонью по коротко остриженной голове.

– Двадцать копеек золотом. – Женщина поставила веник с совком в угол и вытерла руки о передник.

Я кинул на стол к зеркалу двести рублей и подхватил с табуретки куртку. Недорого, так что пока Шурик Ермолов, стригший своей машинкой почти весь отряд, в Форт не вернётся, можно будет сюда захаживать. На всё про всё ушло минут пятнадцать, и когда я вернулся в зал, Денис ещё только доедал яичницу, а от моей тарелки поднимался густой пар. Неплохо пахнет. Я накинул куртку на плечи, завязал на груди рукава и помешал суп ложкой.

– Голова мёрзнуть будет. – Денис глотнул компот, запивая яичницу, и пододвинул к себе тарелку с супом.

– Зато потеть точно не будет. – Я зачерпнул суп и подул на ложку. – Вы у Тимура тогда долго зависали?

– Я часа в два свинтил. Гамлет с Вороном, – Денис усмехнулся, – только-только во вкус входить начали. Ты сам-то как?

– Не очень. На следующий день чуть не сдох, – скорчил я гримасу.

– Бывает.

Помню, в детстве говорили: чтобы еда хорошо усваивалась, есть её надо не торопясь и тщательно пережевывая. У нас в Патруле всё по-другому. Правильно съеденная пища – быстро съеденная пища. Даже не съеденная, а схарченная. Наслаждаться вкусом каждого кусочка могут те, кто уверен, что в ближайшее время ничто не оторвёт их от еды. И хотя я прекрасно понимал, что никто из командиров не забежит и не пошлёт меня проверить окрестности, что нападения бандитов можно не опасаться, а хищных тварей, пускающих слюни при одном виде если не моей еды, то уж меня-то точно, поблизости нет, но привычка есть привычка – суп я доел, намного опередив Дениса. А потом спокойно сидел и пил компот.

– Вкусный суп... был. – Я дождался, пока Денис доест лапшу и отодвинет тарелку на край стола, и задал крайне интересующий меня вопрос. – Какой план действий?

– Там видно будет. – Мой наниматель откинулся на спинку стула и принялся лениво теребить ботинком загнувшийся на стыке двух полос линолеум. Хлопнула входная дверь, в глубь зала прошёл уличный торговец, прислонил к стене лоток, в сложенном состоянии похожий на мольберт художника, задвинул пухлую сумку под стул и уселся за стол, настороженно косясь на разгулявшуюся компанию. – Ты не суетись особо. Я попробую с ним по-хорошему договориться. Не получится – сам рога пообломаю.

– Я зачем нужен?

– А если он не один будет? Не должен, конечно, но шибко нагло себя ведёт товарищ.

– Понял. Больше вопросов нет. – Я выловил сморщенный абрикос и проглотил, выплюнув косточку обратно в стакан.

– Вот и замечательно. Главное, чтобы этот поганец дома был. Я с ним договаривался, но мало ли...

– Это точно. Я завтра с утра в рейд ухожу. – Вытащенная вслед за абрикосом груша оказалась кислой, и я отставил стакан к тарелке.

– Ты ж позавчера только пришёл? – удивился Денис, поднялся и надел полушубок.

– Опять загоняют. Снежных людей караулить. – Я встал следом. – Платить-то не будем, что ли?

– Уже. – Денис взглянул на часы и хмыкнул: – Повезло тебе, ничего не скажешь. Придётся Леню сегодня выцеплять. Пойдём, навестим его, а то уже половина одиннадцатого.

– Встреча ж на одиннадцать назначена? – спросил я, когда мы вышли на улицу. Шапка в руке, голову обдувают лёгкие дуновения ветерка. Ощущения приятные, но радости на душе что-то не особо прибавилось. Пора шапку надевать, пока мозги не застудил – сегодня тепло, но меру знать надо. Руки в рукава продевать не стал, надо хоть немного остыть, а то после парилки в парикмахерской пропотел весь.

– Договорился я на одиннадцать. Именно поэтому зайти надо пораньше. На всякий случай. Сам знаешь, случай бывает всяким...

Мы прошли через дворы к неухоженному двухэтажному домику, стоявшему посреди пустыря. Деревянная дверь единственного подъезда свисала на одной петле и была готова оторваться в любой момент. Штукатурка пошла буграми и частично осыпалась, обнажив серый шлакоблок, а под окнами скопились кучи мусора. Что ж, если есть мусор, значит, живут люди. У заброшенных домов намного чище. Несмотря на запущенный вид, разбитых окон немного – выломанными рамами щерились только два оконных проёма на втором этаже, – а покатую крышу мансарды покрывал новый шифер.

В подъезде оказалось ничуть не лучше, чем снаружи. Все стены в похабных рисунках и нецензурных пожеланиях в адрес то ли жильцов, то ли просто знакомых местных живописцев. Перед погнутой и намертво застрявшей металлической дверью в подвал кто-то частенько разводил костёр, углями из которого, похоже, и было сделано большинство надписей. Мочой воняет. Перепрыгнув через ступеньки, засыпанные осколками разбитых бутылок, я обогнул застывшую лужу на площадке первого этажа и начал подниматься по лестнице. Денис шёл впереди. На втором этаже он свернул налево и несколько раз пнул первую с противоположной стороны коридора дверь. Я повернул направо и осмотрелся – как и предполагал, в ближайшей от лестницы квартире, той, что с выбитыми стеклами, дверь была выломана, – вернулся к Денису и, прислонившись к стене, встал рядом. Тот ещё пару раз саданул тяжёлым ботинком по двери, отозвавшейся глухим треском, и сплюнул.