Елена Хаецкая - Царство небесное Страница 43

«Я не трус, — шептал Ги на бегу. — Вовсе нет, я не трус.»

Спустя десять лет Ги все еще помнил этот случай и однажды спросил Жоффруа — уже восемнадцатилетнего: «Скажи, почему ты хотел меня убить — тогда, на обрыве?» Жоффруа не помнил. Он не помнил, как водил братца к реке, как пугал его и дразнил. Но Ги смотрел так ясно, с такой готовностью простить — что бы ни сказал ему брат, — что Жоффруа не решился открыть правду. Поэтому он проворчал: «Вовсе я не хотел убивать тебя. Просто такое испытание. Ты ведь прыгнул, и ничего с тобой не случилось, верно?» Тогда Ги понял, что Жоффруа действительно ничего не помнит.

«Нет, — подумал регент Королевства, — я не трус. Но сейчас странное время, когда любое решение, какое бы я ни принял, окажется ошибочным. И будь на моем месте кто-нибудь другой, он оказался бы в такой же точно ситуации. Боже, помоги нам! Господи, дай мне добрый совет!»

— Я хочу участвовать в кампании! — в перерывах между приступами кашля кричал король.

Двое врачей — орденский брат и старик Давуд, привезенный некогда из Египта, — в два голоса уговаривали его величество успокоиться.

— Я еще могу поправиться! — говорил он, кашляя и плача. — Я хочу встать на ноги! Давуд, скажи мне: ведь зрение вернется ко мне, если проказа меня оставит?

— Потеря зрения является следствием болезни, которая в своем развитии… — пробормотал Давуд.

Из глубины своей боли, как из гробовой пещеры, король кричал:

— Я хочу снова сесть на коня! Мне нужно увидеть, как они бегут, сарацины, как они отступают передо мной! Назови средство — любое средство, чтобы исцелиться, Давуд! Ты должен это знать. Если понадобится содрать с моего лица всю кожу — сорви ее, слышишь?

— Мой господин, возможно, лучше тебе изменить климат, — сказал Давуд. — Здесь слишком жарко. На побережье, на севере… например, в Тире… Там гораздо лучше. Ты страдаешь, потому что у тебя затруднено дыхание, однако это страдание можно облегчить…

— Тир? — сказал король резко. — Отлично!

И велел призвать к себе регента, Ги де Лузиньяна.

Ги находился в Иерусалиме — он только вчера возвратился из Самарии. Сибилла ждала его с тревогой. Она слышала разговоры о том, что регент не вступил в сражение и постарался избежать прямого столкновения с войсками Саладина, потому что регент — трус. Сибилла боялась встречи с опозоренным человеком. Вдруг она перестанет любить его?

Но он появился перед ней совсем не так, как она ожидала. Загорелый, горячий, уставший, с прямым и ясным взглядом, способным смутить даже Фому Эрара, он протянул к ней руки и прикоснулся к ее губам теплыми, гладкими губами.

— Боже! — сказала Сибилла, обхватив его обеими руками. — От вас пахнет солнцем!

А про себя подумала: «Все, что говорили о моем муже, — клевета».

Ги обвел пальцем нежный овал ее лица.

— Вы снова в тягости, жена, — сказал он.

— Как вы догадались?

Он засмеялся. Сибилла чуть прикусила губу:

— Что, лицо изменилось?

— Немного.

— Скажите сразу — расплылось.

— Вот именно, — сказал Ги.

Сибилла выпустила когти.

— Говорят, вы одолели какого-то мужлана с топором.

— Обо мне многое говорят, любимая.

— Но это правда?

— Не знаю, — сказал Ги. — Когда я вижу вас, я знаю только одно: что люблю вас. Ничего больше.

— По-вашему, — медленно проговорила Сибилла, — этого довольно, чтобы спасти Королевство?

— А что говорит ваш брат?

Она помрачнела, вывернулась из его объятий.

— Мой брат умирает. Ему больно.

— Он желает меня видеть?

— Господи! — воскликнула Сибилла. — Он желал бы видеть что угодно, лишь бы видеть.

Ги покраснел.

— Вы поняли, о чем я спрашивал.

— Да, — сказала она. — Да, он хотел, чтобы вы немедленно явились к нему. Расскажите ему о кампании. О Саладине. О ваших решениях. Расскажите во всех деталях, чтобы он мог представлять себе, как происходили события. Ничего не упускайте, для него это важно.

— Вы любите его? — спросил Ги.

— Он наш господин, — ответила Сибилла. — У нас никогда не было времени любить друг друга. Он был младшим братом, понимаете? У него были какие-то товарищи, дети баронов и сержантов, мальчики — маленькие звереныши, с которыми он возился и дрался целыми днями. А потом, когда узнали, что он болен, у него не стало никаких товарищей. В те годы я с ним почти не встречалась.

— А после?

— После… После смерти короля Амори, вы это хотели узнать?

— Да.

— Младший брат заменил нам с сестрой отца. Вы можете себе представить дружбу с отцом?

— Нет, — сказал Ги.

— Вот и я не могу… Ступайте же, он вас зовет.

Она поцеловала его в лоб — Сибилла ведь была старше своего мужа на целый год! — и отправила к королю.

Король закричал сразу, едва лишь Ги вошел:

— Регент! Рассказывайте, как вы упустили Саладина! Рассказывайте, как из-за вашей трусости он сжег весь урожай в Самарии и удрал!

— Нам удалось сохранить армию Королевства и… Саладин ушел в Дамаск.

— Ничего подобного! — захрипел король. — Дамаск? Дамаск? — Он кашлял и выкрикивал это слово, как проклятье. — Он в Дамаске? Нет, дурак, он не в Дамаске! Он — в Краке! Он осаждает… он осадил Крак! Вернулся и осадил Крак!

Ги молча смотрел, как король сражается с кашлем и яростью.

Затем Болдуин сказал:

— Я хочу Тир.

— Простите, государь, я не вполне понял ваше желание, — сказал Ги удивленный.

— Тир! — повторил король. — Я должен жить там. Так лучше для моего здоровья. Отдайте мне Тир. Заберите Иерусалим, охраняйте его, а мне отдайте Тир.

— Государь, — сказал Ги, — сейчас это невозможно… Придется перевозить двор, менять гарнизон. Госпитальеры…

— Вы не слышали? — перебил король. Он сорвал с лица покрывало и слепо уставился чуть в сторону от регента обезображенным, страшным лицом. — В Тире свежий воздух, полезный для моего здоровья. Вы меня понимаете? Вы видите меня?

— Да, — тихо сказал Ги. — Но отдать сейчас Тир я не могу, потому что…

— Вон, — сказал король. — Убирайтесь отсюда вон.

Ги попятился. Король водил из стороны в сторону невидящим лицом и хрипел:

— Трус! Предатель! Убирайтесь вон! Слышите меня? Я лишаю вас власти!

Ги повернулся и быстро вышел.

Раймон Триполитанский примчался к племяннику мгновенно — едва лишь до него донеслась первая весть о том, что тот намерен отобрать регентство у Ги де Лузиньяна.

— Он здесь! — сказал королю брат Ренье, и граф Раймон, сметя тамплиера в сторону, ворвался в королевские покои.