Юлия Остапенко - Легенда о Людовике Страница 43

— Карла Великого объявили совершеннолетним в двадцать два года, — голос ее прозвучал резче, куда резче, чем она бы хотела.

Тибо ответил неожиданно мягко — так, поняла Бланка, как и надлежит говорить с раздраженной женщиной:

— Но Филиппа Августа — в пятнадцать. Всем ведомо, что закона об этом нет, и, если почившим монархом не завещано иначе, срок совершеннолетия монарха нынешнего определяет регент. Всем казалось, что срок пришел. Все ждали, что вы нынче объявите Людовика совершеннолетним.

— И вы ждали тоже, Тибо?

Он посмотрел на нее, не улыбаясь, но как будто бы желая и боясь улыбнуться. Пламя камина мутновато отблескивало в золотой оправе аметиста на кайме его шляпы.

— Я верю моей королеве, — сказал он просто, так просто, что Бланка выдохнула и, не зная, что делает («О Господе Иисусе и Пресвятая Дева, что я творю?!»), протянула ему руку, не так, как протягивала обычно при приветствии или прощании… Плиты пола все еще жгли ей ступни даже сквозь плотную ткань сапог, а сердце стучало все чаще, все чаще, все чаще…

Она не знала, как он оказался рядом, на коленях возле нее, только ощутила его губы на своих и подумала, до чего это странно, нелепо, непривычно — более пяти лет прошло с тех пор, как ее целовал мужчина. Чувство стыда и тревоги, и тоски, и отчаяния, которое росло в ней давным-давно и которому она не могла, не смела дать волю, пока не была уверена в своей безнаказанности, — все это хлынуло из нее и излилось коротким, едва различимым стоном, хриплым и мало похожим на человеческий голос. Диким водоворотом хлынули образы: она в нижней сорочке в зале совета пэров, тяжесть плаща давит ей на лодыжки; она в тесной и душной карете, с огромным, неподъемной тяжести животом, из которого рвется наружу непоседливый Шарло; она в темной степи под Тулузой среди огней костров, рвущихся ввысь; она одна, одна в пустой огромной постели; она над пропастью, над огнедышащей бездной, извиваясь от наслаждения и от ужаса в хватке руки, протянувшейся к ней словно бы с самого неба…

«Матушка, да в самом ли деле вы были невинны?»

Плотью своею — да. Но была ли она невинна помыслами, мечтаниями, страстями? Была ли? И есть ли? И…

«О Боже, я так одинока и так устала, и мне так нужен мужчина», — подумала Бланка, и когда на руке ее сомкнулась другая рука, мужская, почти в точности так, как в недавнем ее сне, — в тот самый миг она поняла, что это не та рука, которая вытянет ее из бездны, но та, которая в бездну ввергнет.

Ибо бездна наслаждения и жаркого забытья была и бездной греха, бездной погибели тоже.

«Матушка, да в самом ли деле вы были невинны?»

— Нет! — вскрикнула Бланка, вскакивая на ноги.

Она поднялась так резко, что Тибо отшатнулся, едва не потеряв равновесие. Огромные поля его шляпы качнулись, шляпа съехала набок, и он показался вдруг Бланке нелепым, смешным, ничтожным — глупый поэт, влюбленный дурак, которого она использовала так же, как многих других. Он этой мысли ей захотелось рассмеяться — но вместо этого она всхлипнула и быстро закрыла руками глаза, пылающие, как в огне.

— Уходите. Уходите, оставьте меня.

— Моя королева…

— Вы слышали, что вам велено, или нет? — выкрикнула она, отнимая руки от лица и глядя на него с такой ненавистью, с какой может глядеть только женщина, прогоняющая мужчину, в котором остро нуждается.

Тибо поднялся с колен, угрюмо поправил перевязь и ушел, поклонившись у самой двери. Бланка задержала пальцы на губах, глядя, как за ним опускается полог. Он недолго ее целовал, но губы горели, как от первого поцелуя, сорванного с нежных девичьих губ дерзким юным придворным много десятилетий назад.

Теплая и сильная рука ее сына держала крепко.

Медленно вздохнув — дыхание обжигало ладонь так же, как камни пола обжигали ступни, — Бланка села назад на скамью. Шелка ее платья зашелестели в тиши. Она прикрыла глаза, на долю мгновения позволив себе вспомнить пальцы, заставлявшие ее кричать и извиваться во сне.

Потом она открыла глаза.

Ей нужен мужчина, о да; и он есть у нее. Она надела на него корону и правит с ним вместе, и будет и дальше править все так же славно. Он верит ей, и она его не предаст.

Над Фонтенбло серым мороком поднималась ноябрьская заря.

Часть вторая

Король — искатель

Глава пятая

Санс, 1234 год

Карету тряхнуло на ухабе, колесные спицы заскрипели под угрожающе хрустнувшим днищем. Алиенора, высунувшаяся в окно почти по плечи, взвизгнула, скорее восторженно, чем испуганно, и только крепче вцепилась руками в дверцу. Маргарита невольно ухватила ее за юбку — не для того, чтоб стянуть вниз, о нет, на это она уж и не надеялась, просто надо же было за что-то держаться, а юбки Алиеноры были как раз под рукой.

Ухаб миновали, карета выровнялась, и Маргарита тоже, переводя дух.

Баронесса де Мартильяк, сидевшая напротив нее и сжимавшая юбки Алиеноры с другой стороны, длинно и затейливо бранилась. Алиенора отвечала на это счастливым заливистым хохотом.

— Иль-де-Франс, Иль-де-Франс — вот вам ваш Иль-де-Франс! Не дороги, а наказание Господне. Да сядьте же вы в самом деле, мадмуазель Алиенора!

— И не подумаю!

— А ну как сейчас посильнее тряханет — так и полетите вашей глупой головкой в грязь, и добро если шейку свою цыплячью не свернете, а прическу так наверное испортите безнадежно!

— Ну и что? — фыркнула та, наваливаясь на окошко еще сильнее и беззаботно дрыгая ногами чуть не перед самым лицом баронессы. — Подумаешь, прическа! Ой, гляди, это что там, неужто мельница?! Большущая какая!

— Вот дьяволенок, — простонала баронесса, кидая на Маргариту отчасти умоляющий, отчасти возмущенный взгляд — так, будто та была повинна в бесчинствах младшей сестры. Маргарита виновато пожала плечами и беспомощно улыбнулась. Что поделать, Алиенора никогда не могла долго усидеть на одном месте, и ее даже старались не брать с собой в дальние путешествия, зная, что несколько часов в душной карете вторая дочь графа Прованского попросту не высидит, превратив путешествие в пытку для своих попутчиков. Бедняжка мадам де Мартильяк была уже третьей дамой, сопровождавшей в карете дочерей графа: двух предыдущих пришлось пересадить в другие экипажи, предварительно приведя в чувства нюхательной солью. Поглядывая на баронессу, Маргарита думала, что и эту в скорости постигнет та же участь. Впрочем, если Алиенора хоть чуточку угомонится, быть может, они и смогут дотянуть до Санса.

— Алиенора, гляди, — проговорила Маргарита, касаясь пальцев сестры, крепко сжатых на раскачивающейся дверце кареты. Та моментально перевела взгляд на сестру — в доверчивости своей Алиенора оставалась такое же дитя, каким была и в своей непоседливости.