Дмитрий Гаврилов - Великий и Ужасный (фантастические рассказы) Страница 43

По внутреннему радио к укрывшимся в здании обратился Председатель — станция работала едва-едва, что называется на ручном приводе. Четвёртые сутки без света, тепла и воды. Четыре дня и три долгих ночи, как дикие звери в клетке. Говорил он недолго, хотя знал, что сказать, и умел находить даже в самые страшные мгновения самые нужные слова.

Потом послышалась мелодия, едва различимая, прерывающаяся скрипом и скрежетом помех:

…жили смелые гордые люди,разорвавшие бремя оков.Но сегодня мы снова в неволе.Почернел небосвод над страной.На борьбу за свободную долюподымайся народ трудовой!

«Венсеремос», «Венсеремос»!Над страною призывно лети!«Венсеремос», «Венсеремос»!Это значит, что мы победим!

Но радио умолкло. И в жуткой, леденящей тишине кто-то молвил:

— Сейчас снова начнут!

— Мы не сдадимся! Честь превыше жизни! — твердо сказал Макарио.

Санта выхватила у него громкоговоритель и кинулась к окну, выходящему на мост. Она просила военных не стрелять, она убеждала их, что в здании только штатские, и что у них тоже есть семьи. Оружие только у внутренней охраны, но им положено по роду службы — они охраняют законно избранную власть.

В ответ рявкнуло танковое орудие, за ним второе. Здание содрогнулось до фундамента.

— Сволочи! Жадные грязные сволочи! — подумал Макарио, и бросился к Санте, чтобы увлечь её внутрь — конструкции ещё держали.

— Палите! Стреляйте, предатели! Всех вам не перестрелять! — выкрикивала она, срывая голос в хрип.

— «Венсеремос», «Венсеремос»! Над страною призывно лети! — донеслось с верхних этажей.

Все, и Макарио, и Санта, вслед за ним подхватили:

— «Венсеремос», «Венсеремос»! — это значит, что мы победим!

Пространство разверзлось, разорвалось тысячью криков, крики слились в единый гул. Людей разметало. Макарио швырнуло к стене, но сознание не покидало его ни на миг, и он успел о том пожалеть. Сверху упало окровавленное тело Санты. Он ощутил на груди и на лице тёплую жижу. Щуря глаза, слезящиеся в вонючем дыму, Макарио углядел, что полголовы у девушки начисто снесено осколком.

Огромная бетонная плита, нависнув над комнатой, грозила рухнуть всей своей тяжестью. Отпихнув труп, Макарио неловко перекатился, здание снова тряхануло, он, было поднявшись, опять упал…

Стараясь не смотреть под ноги, Макарио пробирался к выходу, шатаясь от стены к стене. Коридор был завален ещё трепещущими телами женщин и подростков, кровавое месиво присыпали штукатурка и битый кирпич. Дышать тоже совершенно невозможно! Всюду витал запах гари, смешанный с вонью испражнений. Одна, ещё не старая, баба привалилась к окровавленной стене, руками она зажимала хлюпающую дыру на животе — ладоней не хватало. Макарио рухнул на колени, его вывернуло, ещё и ещё. Глянув вперёд последний раз, он закрыл глаза, пополз на четвереньках. Пальцы ощущали только липкую массу, пару раз его кто-то хватал за ногу, а может, цеплялась вывороченная арматура. Так он полз, пока не упёрся в камень противоположной стены коридора.

— Хрен ли их жалеть? — брякнул директор. — Куда они лезли, видно же — стреляют! — добавил он, но уже неуверенно.

Если бы Макарио не уловил этой неуверенности, он бы тут же съездил дураку по харе.

Уже потом, когда он вёл собственное журналистское расследование, Макарио выяснил, во что обошлась Сенатору, простите, Пожизненному Сенатору, эта кровь. За каждый выстрел — тысяча зелёных. Каждому офицеру старше капитана — квартира в лучших домах проклятого богами и страной Сиудада. Но и тогда многие отказались, поплатившись карьерой.

Именно тогда он встретил Санчо. Этот лейтенант был одним из немногих, кто стрелял, но затем, словно очнувшись, ужаснулся собственному злодейству, не принял тридцать серебряников. Мечтавший с детства о карьере военного, Санчо бросил службу, запил, и наверно, окончил бы дни либо в выгребной яме, либо в психушке, если б не Макарио.

Журналист собирал материал для репортажа. Макарио работал уже на испанское телевизионное агентство — и не скупился, лишь бы добыть показания очевидца «с той стороны». Найти бывшего танкиста в кабаке на самой окраине Сиудада оказалось значительно легче, чем его разговорить. Санчо уничтожал текилу литрами, но на рассказы был сдержан и в подпитии.

— Сколько же ты, скотина, народу угробил? — разозлился Макарио.

— Все мои, не сосчитать по пальцам, — прохрипел Санчо, роняя голову в кружку, но потом приподнялся и добавил, заплетающимся языком. — Кстати, мой танк последним стрелял по зданию. Это я сделал тот последний выстрел, что вошёл во все кинохроники! — он ударил себя в грудь и окинул журналиста пьяным взором.

Как же? Макарио отлично помнил эти ужасные кадры. Вот он, обуглившийся дом с развороченными мёртвыми окнами-глазницами. Только красный флаг на шпиле. Оператор снимал точно из-за башни, он ловко сумел засечь сам момент выстрела — камеру чуть подбросило, но широкоугольник не выпустил здание из объектива. Осталось разве странное ощущение, что выстрел ушёл в пустоту.

— Правда, мой снаряд так и не долетел, — пьяный лейтенант почти угадал его мысли. — Ха! Не мог же он пройти мимо. Не! Я и на стрельбах-то ни разу не промахивался. Чтобы я, да промазал?… А если бы даже и не попал, снаряд где-то взорвался бы. А он просто исчез, Санта-Мария, как не было! Хотя стрелял не холостым, уж точно…

И тогда журналист не выдержал, Макарио вмазал «очевидцу» от души, и потом ещё несколько раз ногой, когда пьяный лейтенант упал в грязь…

Санчо разыскал обидчика на следующий день. Когда этот бывший танкист вошел в номер — Макарио не узнал вчерашнего собутыльника. Санчо был скромно и чисто одет, только воротничок оказался не выглажен.

— Ты хотел знать правду? — тихо, но внятно, произнес Санчо с порога.

— Ну, заходи, коль нашёл, — пригласил его удивленный журналист.

— Да, Сенатор приказал, и мы выполняли приказ, — сказал Санчо, присев на подоконник, — Постой! Не перебивай меня! Я сам пришёл. Я знаю, что ты хотел бы ещё раз съездить мне по роже, а может, и не раз. Да, там было убийство ни в чём не повинных людей… Поверь, если бы всё так просто решалось — я стал бы уже капитаном.

— Но ты ушёл из армии. Почему?

— Считай, что из страха. Потому что завтра я мог бы оказаться на их месте, или того хуже, мне одна индеанка нагадала генеральские погоны, — отвечал Санчо. — И мне, случись новая заваруха, пришлось бы со временем отдавать тот же приказ.

— Мне тоже было страшно, — признался Макарио, — страшно, потому что я видел это собственными глазами. А сейчас меня трясёт от ненависти.