Симона Вилар - Ведьма Страница 44

— Что пояснить вам, вещие? Разве моих первых слов вам мало? Эта девица не смогла бы пройти к нам, не обладай она силой, дозволяющей ей это. Тут и гадать нечего. Ибо перед нами ведьма, каких мы еще не встречали.

Им не хотелось в это верить. Они были волхвами, кудесниками древлянских чащ, с силой которых мало кто мог сравняться во всех землях, почитающих славянских богов. Их заклятия обладали такой мощью, что они всегда смотрели на простых смертных, как на более низкие существа. И если волхвы и служили своей земле, то ни на миг не сомневались в том, что все прочие должны почитать их, считаться с их силой и мудростью, передаваемой только избранным. Они и были избранными. Не так много их осталось в древлянских чащах, но именно они блюли и хранили силу этих краев, строго и кропотливо выискивая из новых рожденных тех редких, кто мог приобщиться к чародейству, постичь его мудрость и силу.

Никлот был среди них главным. И самым старым. Он один помнил древние времена, когда волхвы только начали использовать мощь этой земли, он один смог пить долгие годы чародейскую воду, еще не исчезнувшую в глухих чащах, и лишь его одного еще не сгубила эта вода, не умертвила полностью душу и не повергла в священное безумие, которое рано или поздно настигает чародея, когда вместо мудрости он начинает нести зло, — тогда требуется сила других, чтобы устранить, отправить к богам того, кто, испробовав на себе больше возможного живую и мертвую воду, становится нелюдем.

Однако и в Никлоте уже было мало человеческого. Его прозрачные светящиеся глаза смотрели будто из иного мира, и если, чувства его еще не отмерли, если он пока чувствовал жизнь с ее болью и радостями, ощущал вкус хлеба и холод ночи, то на то была воля богов. Таких, как он, среди нынешних волхвов уже не осталось. Оттого власть Никлота почиталась священной, и все вслушивались в его слова, как если бы Никлот от нес весть от самих богов.

Никлот редко показывался из глухих чащ и подземелий. Но в этот раз он пришел на сбор кудесников. Было самое преддверие Масленицы, когда Морена-Зима уступает свою силу весеннему теплу, когда Солнышко-Хорос набирает сил, а лесные чародеи решают, где и как они должны вмешиваться в дела смертных, проявлять свое умение, так чтобы не превысить волю богов и не вызвать гнев небожителей. Оттого и наложили они на это место мощное заклятие, чтобы не позволить ни людям, ни нежити проникнуть к священному костру и потревожить совет кудесников. И вот…

Волхвы, замерев, смотрели, как плавно, словно не касаясь земли, приблизился к застывшей изваянием девушке Никлот. Он молчал, вглядываясь в нее. И первым не выдержал властолюбивый Маланич.

— Говори, ради всех богов, Никлот. Говори, что означает появление этой девки в священном кругу и что повлечет оно за собой.

Лицо Никлота оставалось бесстрастным, однако, когда он оглянулся и обвел присутствующих взглядом, мало кто смог выдержать его напор.

— Если вы и вправду кудесники, не зря берущие силу от священных мест, то вы сами должны разглядеть в ней то, что вижу я. К примеру, ты, Митавша. — Он поглядел на волхва с недлинной курчавой бородкой и поманил его жестом. — Не так давно ты дослужился до звания чародея, так покажи, чему ты научился в дебрях от священных деревьев и ручьев.

Митавша даже вздрогнул. Его одежда была не так бела, как у других, в его облике еще оставалось что-то простое, мужицкое, он то и дело теребил бородку и шмыгал курносым носом почти как растерявшийся простачок. Но под взглядом Никлота он взял себя в руки и, встав перед девушкой, стал внимательно вглядываться в ее лицо, в его голубых, немного навыкате глазах появилась некая глубина, рыжеватые брови напряженно задвигались.

— Она родом из древлян. Вон и онучи подвязала по-нашему, и шарф, сползший ей на плечи, выткан из пуха местных коз. И прошла она не так долго — по одежке да по ее виду видать.

— Ты наблюдателен, Митавша, — заметил Никлот, — однако не выпустил еще из себя ведовской силы. Но не робей, мы все тут свои, никто не упрекнет тебя, если увидишь не то. Поправим.

Лицо Митавши стало еще более отстраненным и замкнутым, на лбу под рыжеватыми кольцами волос выступила испарина, напряглись надбровные дуги.

— Она совершила злодейство, — наконец произнес он. — От нее веет кровью, но она не несет в себе раскаяния. Она довольна тем, что пролила кровь. И…

Он хотел еще что-то сказать, но ноги его стали подкашиваться, он заморгал и отступил, тяжело дыша.

— В этой деве огромная сила, — почти выдохнул он. — Но она напугана. И измучена. А вот зла я в ней не вижу.

— Зато я вижу зло, — подался вперед Маланич. — Зло будто темнеет в ней. Так мы видим темноту зерна в поставленном против солнца плоде. И это так же ясно…

Он резко умолк, когда Никлот взмахнул рукой, словно белая птица крылом.

— Все мы знаем твою силу, Маланич, — молвил он, не глянув на черноглазого волхва. — Но разве пришла твоя пора говорить?

У нас у всех есть сила, и все должны разглядеть эту девушку и принять единственно верное решение, как поступить с ней и с ее даром. Мы можем использовать этот дар как на пользу, так и во вред. Потому что недаром боги привели ее именно к нам, да еще и в эту священную ночь.

Он говорил негромко, ровно, почти без интонации, и никто не уличил бы его в пренебрежении к Маланичу однако тот затаил дыхание, силясь сдержать резкий ответ. И быстро глянул туда, где сидел оставленный Никлотом юноша. Но тот сидел неподвижно, опустив голову, так что его длинные русые волосы упали на лицо, скрывая глаза.

Это как будто успокоило Маланича, он отошел, наблюдая со стороны, как остальные волхвы подходят к застывшей незнакомой девушке, как высказывают свои предположения. Один сказал, что чувствует в ней только страх, другой уловил исходящее от нее сильное изумление. Однако все как один заметили в ней отголосок недавнего убийства, причем убийства без железа и отравы, без приложения силы рук — не людского убийства, и это было странно. Ибо все угадывали в ней именно человека. И это тем более непонятно, что сам Никлот сразу дал ей определение — ведьма. А как она может быть ведьмой, если все в ней человеческое — и испуг, и усталость, и плещущие за застывшей внешней оболочкой по-людски теплые соки.

Неожиданно сидевший до этого поодаль юноша подал голос:

— Она слышит нас. Стала слышать. И очень напугана. Тотчас Никлот повторил свой первый жест, вновь насылая на девушку заклятие застывания, но теперь даже на его невозмутимом лице появилось что-то вроде удивления.

— Такого мне еще не приходилось встречать…

Он умолк, уйдя в свои мысли, застыл, глядя на неподвижное лицо незнакомки, а волхвы вокруг стали негромко переговариваться: ведь никогда раньше не бывало такого, чтобы попавший под силу заклятия Никлота мог сам избавиться от него.