Кононов Варвар - Ахманов Михаил Сергеевич Страница 44

Эта борьба закончилась вместе с дисками. Ким обнаружил, что публики в зале нет, кроме дрожавших под столом лесбиянок, что Семитха Кулрикс из «Ультиматума» тоже куда-то делся, что темноволосые, в крови и в мыле, сами утекают на улицу, а Селиверстов им помогает, провожая каждого пинком. Жека Киселев еще размахивал кулаками, Леонсон оттирал с рубашки пятно от соуса, Альгамбра взирала на Кима с восхищением, а Дрю-Доренко занимался делом – собирал стальные диски. Ким поискал глазами Дашу и улыбнулся ей – растрепанная и прекрасная, она походила на валькирию.

Кто-то под его ногами застонал и завозился. Отодвинув стол и стулья, он извлек сероглазого, хрипевшего и хватавшегося за грудь – видно, приложило краем столешницы, – и поставил на ноги.

– Как тебя? Зайцев? Ну, прыгай отсюда, пока на шашлык не пустили.

– Чьи? – выдохнул тот. – Вы чьи? Тамбовские или норильские? А может, казанские?

– Мы хайборийские, – ответил Ким. – А вон та девица, – он покосился в Дашину сторону, – у нас за главаря. Лучше на нее не наезжать – лютая беспредельщица! Рыжей Сонькой кличут… Не слыхал?

– Анасу Икрамовичу это не понравится, – пробормотал сероглазик. – Сильно не понравится!

Пошатываясь, он направился к выходу, а Ким поспешил к Даше. В зале возник Славик с блокнотом, стал бродить туда-сюда, что-то шептать и записывать – видимо, подсчитывал убытки. Киселев посмотрел на Леонсона и промолвил:

– Брось ты с рубашкой возиться, Лайонз! Ты вокруг взгляни и впечатлись!

– Чем? – кисло спросил Леонсон.

– Это же кино голливудское! Такая сека и заруба! Роман можно сбацать – Конан против чеченской мафии! Давай на пару, а? По свежим впечатлениям? Конан есть, – он кивнул на Кима, – а Дашенька будет у нас прототипом…

– Дашеньку ты не трогай, это мой типаж, – произнес Ким и обнял ее за плечи.

Подошел Дрю, погромыхивая сталью.

– Диски от пильной машинки… хм, оригинально! Ты где же, Мэнсон, научился их кидать? И драться? Не замечал я у тебя таких талантов… – Повернувшись к окну, он заметил дрожащих лесбиянок, подмигнул им и сказал: – Что, перепугались, секс-меньшинства? Дуйте отсюда да поживей. Милиция скоро приедет, и заметут вас как подозрительный элемент.

Девушки пискнули и ринулись к дверям.

– Милицию я уже вызвал. – Славик Канада приблизился, вздыхая и заглядывая в свой блокнот. – Милицию, спецназ, ОМОН и ФСБ. Кто-нибудь да приедет… Скорее всего мой знакомый, капитан из райотдела. – Он пошуршал листами, горестно сморщился. – У нас, Дарья Романовна, поломанных столов – четыре, стульев – девять, разбитых зеркал – одно и сотня пуль в стенах и чучеле демона. Еще, разумеется, посуда… Но это мелкие потери, а главный убыток – престиж! Кто к нам пойдет после такого разбоя?

– Не пойдут, а побегут и в очередь встанут, – возразил Доренко. – Нынче у вас самое жареное место во всем Питере! Ты, юноша, видел тех, с телевидения? Как эти ребятки глядели! Завтра к вам наедут и прославят на весь город – и ресторанчик ваш, и хозяйку, и тебя! – Он ухмыльнулся Киму.

– Это уже лишнее, – сказал Кононов и предложил: – А не пойти ли нам отсюда? Есть помещение наверху, очень уютное и с черным ходом.

– Идите, – кивнул Славик. – Мы тут чуть-чуть приберемся, а с милицией я лично побеседую, с моим знакомцем-капитаном. Скажу, бандиты наехали, под «крышу» брать, а чьи, не знаю.

– Что про него соврешь? – Дрю похлопал Кима по спине. – И про хряка, с которым он бился?

– А, это… Это у нас аттракцион такой. Для развлечения публики, вместо стриптиза.

– Толково, – похвалил Доренко. – Ну, показывай, куда идти.

Проводив гостей, Даша с Кимом встали у окна на кухне, обнялись и выключили свет. Близилась полночь, но у гранитного речного парапета еще маячили ротозеи, болтали, тыкали пальцами в милицейского старшину и Селиверстова, охранявших дверь. Из-под моста выплыл речной трамвайчик под флагом «Белые ночи», притормозил, и гид, размахивая руками, принялся что-то объяснять упитанным туристам; те загалдели, защелками фотокамерами, расцветив катерок сиянием вспышек. На улицу вышли Славик Канада, повар, официант Артем, за этой троицей – капитан и двое в штатском. В толпе произошло движение, и к ним метнулись какие-то люди – видимо, корреспонденты.

– Так приходит мирская слава, – произнес Кононов.

«Ты о чем?» – полюбопытствовал Трикси.

«О том, что духу надо спать, когда его носитель общается с любимой женщиной, – строго отозвался Ким. – Третий лишний, понимаешь?» – Он поцеловал Дашины волосы и вымолвил: – Дрю, похоже, прав – не будет у тебя отбоя от клиентов. Ты, солнышко, с «Ультиматумом» свяжись, пусть еще бойца пришлют, лучше этого Сему Кулрикса. С ним мы уже сработались.

– Погромщики были не из «Ультиматума», – сказала Даша, прижимаясь к нему. – Я не знаю, кто они и откуда. Мой… ну, Павел… он таких не держит. У него «шестерки» попроще, вроде Петрухи и Гирдеева.

– Уже покойного, – усмехнулся Ким. – А эти, по словам их предводителя, присланы от ананаса с икрой. Слыхала про такого?

Глаза у Дарьи округлились.

– Ананас с икрой?

– Я хотел сказать, Анас Икрамович.

Даша призадумалась.

– Бывал он у Павла… нечасто, раз в три-четыре месяца… Муж… Павел… объяснил – партнер по бизнесу, фрукты с Кавказа возит, водку дешевую, вино. Дагестанец или чеченец, но из наших, из питерских. И образованный! Персидский знает и арабский, по-русски чисто говорит, без всякого акцента, и очень вежливый – цветы мне обязательно дарил и называл красавицей.

– Ну а теперь другой от него подарочек, тоже цветы, букет абреков огнестрельных называются. В другом бы месте я их, гадов…

Внезапная ярость опалила Кима. То ли матрица киммерийца еще гнездилась в его душе, то ли гневался он на Дашиного супруга, на всякое о нем упоминание. Горько представить, что Даша жила себе, жила, не знала никакого Кима Кононова, вышла замуж за богатого, ложилась с ним в постель, пусть поневоле, и кто-то, а не Ким, дарил ей цветы и говорил комплименты. Встретить бы ее пораньше лет на пять, чистой, юной, вот тогда бы…

Он скрипнул зубами, ужаснувшись такому кощунству. Спасибо судьбе, что встретил сейчас! Спасибо, что полюбила его, стоит с ним у окошка, держит за руку, щекочет за ухом губами, целует и не знает, что он подумал о ней… Спасибо!

Но что-то она почувствовала – может, инклин подсказал, а может, обычная женская магия. Напряглась в объятиях Кима, постучала по груди кулачком, шепнула:

– Что, киммерийцы не прощают оскорблений?

– Не прощают, – согласился Ким. – Мстительный мы народ, дикий и нецивилизованный. Око за око, пасть за пасть. Только кровавая месть снимает стрессовое состояние.

Даша расслабилась, мурлыкнула:

– А я не смогу помочь?

– Сможешь, – ответил Ким после недолгого раздумья. – Выброси сапог.

– Это как же?

– Обычай такой у киммерийцев: если женщина с мужем разводится, выбрасывает из жилья его сапог.

– Как все у вас просто, – сказала Даша и замолчала.

Часы в кабинете пробили полночь. На светло-сером небе вспыхнула звезда, воды Фонтанки стали темными, как деготь, зеваки разошлись, и только чья-то фигура еще маячила на набережной, словно неупокоенный дух утопленника. Вздохнув, Даша высвободилась из объятий Кима, приподнялась на цыпочки, поцеловала его в нос, сказала:

– Ты иди, милый, ложись, я скоро приду. Позвонить мне надо.

– А не поздно?

– Не поздно, – ответила она. – Я знаю, что не поздно. Он, когда злится, может не спать всю ночь.

ДИАЛОГ ДЕВЯТЫЙ

Мелодичные гудки в мобильнике. Потом тихий щелчок.

– Павел?

– Ты, мое золотце?! Дашенька, голубка, я…

– Замолчи и слушай. Я к тебе не вернусь, Павел. Не вернусь, хоть полк за мной пришлешь и золотом дорогу вымостишь! Ты лучше обо мне забудь. Свет не без женщин, другую найди и успокойся.

– Я спокоен, хе-хе, спокоен, рыбка… Но ты ведь помнишь, что я своим не делюсь, не отдаю и не дарю. Что мое, то мое.