Лев Вершинин - Двое у подножия Вечности Страница 44

И кто знает: быть может, увидев Лю, бредущего к хижине со свертками в руках, мудрый Учитель не станет гневаться на нерадивого ученика, а простит и дозволит прислуживать себе, как раньше? Конечно, именно так и будет! Ведь даже там, у Яшмовых Струй, кто-то должен ополаскивать чайник, и отваривать рис, и заботиться о том, чтобы мудрец мог размышлять, не затрудняя себя мелкими работами…

Нет, Лю Гану нечего делать в этом мире временных пристанищ, если Учитель изволил удалиться на покой. Так решено и не подлежит сомнению; впрочем, изменить ничего уже и нельзя…

Это было весьма и весьма предусмотрительно: он не стал ждать и думать, нет; как только тело Наставника умастили благовониями и прибрали в соответствии с нужным ритуалом, Лю коснулся точки ци у основания шеи и сильно нажал, задержав дыхание в груди. А потом трижды коротко притронулся к точке гун-по около левого соска. Телу отдан приказ. Оно будет дышать и ходить семь суток, этого хватит вполне, а затем, когда оболочка Наставника упокоится, оно ляжет у могилы и выпустит на волю душу; пусть варвары поступают с оболочкой Лю так, как сочтут нужным, он не нуждается в особых церемониях, поскольку мелок и незначителен.

…Пробегавший мимо большеносый воин поскользнулся на ледышке, упал, въехал в колени Лю Гана, распугав мысли. Досадно! Ведь убежавшую мысль так нелегко поймать. Но Лю не стал убивать глупого дикаря. Он давно уже не убивал, если Наставник не считал нужным отдать соответствующее распоряжение. Потому что убивать просто так недостойно умного, это понятно и тупице, а он, Лю Ган, далеко не туп, что подтвердит каждый…

Растерянное лицо упавшего с дурацки выпученными глазами вызвало нечто похожее на сочувствие. В конце концов, варвар не виновен в своей глупости, его просто не было кому научить. Варвар не удостоился встретить Наставника, а Лю Ган — обрел. Он ведь тоже был совсем глуп когда-то…

Да и кому же было учить?

В детстве он не думал о глупости и уме. Почтенный господин отец ездил в Цинлу за солью, а почтенная госпожа мать торговала ею на рынке, а сын их Ган был сыт и обут, но учиться ему было негде и нечему, разве что искусству уличной драки. А когда почтенного господина отца погубили на большой дороге разбойники Маленького Волка, оказалось, что семья Лю в неоплатном долгу у высокочтимого Фу Фэна, и, как ни молила об отсрочке почтенная госпожа мать, домик их пошел с торгов, а в придачу к вырученной сумме высокочтимый Фу Фэн забрал и маленького Гана, сделав его мальчиком для удовольствий. Правда, почтенная госпожа мать сурово наказала заимодавца: она повесилась на воротах его богатого дома, пристыдив тем самым семь и семь поколений предков высокочтимого Фу Фэна, но Гану это не добавило ума, поскольку мальчиков для удовольствий обучают совсем другому…

Ему не было хорошо в доме Фу: там сытно кормили, но хозяин щипался и не давал отдыхать по ночам, и дыхание его было противно. Но Лю Ган тогда еще совсем не умел убивать, поэтому он просто сбежал, надеясь на доброту людей. И добрые люди кормили беглеца, но никто не оставил у себя — ведь обученные мальчики для удовольствий стоят дорого и высокочтимый Фу Фэн оплатил услуги начальнику стражи. Все жалели Лю, и все гнали его, накормив. Только Маленький Волк не побоялся стражников; в его шайке нашлось место младшего брата note 76, и самый прославленный разбойник округи гордился своим мальчиком для удовольствий целых пять лет. Пока Тихий Лю в присутствии всей семьи не взял его за уши и не свернул шею. Тогда он уже умел убивать. И с этого дня никто уже не желал использовать Лю в качестве мальчика для удовольствий.

…Что-то не понравилось охающему черигу в безучастном взгляде человека-алмыса. Забыв об ушибленной ноге, он поперхнулся стоном и медленно пополз на четвереньках в сторону, подальше от узких мертвенно-спокойных глаз. Он был не прав; Лю Ган не желал причинять глупцу зла, он вообще забыл о нем…

Нет, это только казалось, что умел. Он просто мог больше, чем те, кто не умел ничего. И не видел еще в смерти ни красоты, ни смысла! В тот незабвенный день, встретив в роще одинокого путника, он — не нужно скрывать! — пожелал убить его просто для того, чтобы никто не смел безнаказанно прогуливаться в округе, принадлежащей по ночам Тихому Лю. Он был не прав, следует признать: путник руками убил семерых его людей, сделав все быстро и красиво, без ненужных излишеств, а затем, взяв за ухо, отвел Тихого Лю в управление стражи и там, после зачтения всех приговоров, выкупил осужденного за семь связок медных монет. Много позже Наставник Мао счел нужным объяснить свой поступок: никогда не бойся, сказал он, сделать добро, если есть малейшее сомнение в целесообразности зла.

Наставник привел его в свой дом и никак не выделял среди учеников; построй монастырь собственного духа, — посоветовал он, — и удались туда; нельзя учить того, кто не знает, чему желает учиться; прежде учения должно познать себя…

…Еще не набравшее полную силу, а все же злое, незимнее солнце все крепче припекает обнаженные плечи; косица падает на грудь. Лю Ган размышляет. Это необходимо: каждый, нажавший на точку ци и на точку гун-по, должен побольше думать, это поможет освоиться в настоящей жизни, когда душа вырвется из оболочки…

Там, во внутреннем дворике дома Наставника Мао, он стал таким как есть. Совет учителя не скоро стал понятен ему; когда другие ученики садились за свитки, Лю продолжал упражняться, осваивая укус змеи, и прыжок кота, и падение ястреба; он сделал тело неуязвимым, а руки равными красивой смерти, это поняли все, когда Ган выбил мечи одновременно у Чжу-Семирукого и самого Ван Цаопи; и в те дни он все еще не был умен, потому что единственным его желанием — теперь это можно признать — было навестить богатый дом высокочтимого Фу Фэна. И в одну из безлунных ночей, перепрыгнув ограду, он пришел в этот дом…

…Визгливый голос, не сразу услышанный, прервал цепь воспоминаний. Кряжистый степняк стоит перед Лю, он широко расставил ноги и выкрикивает непонятные слова, требовательно протягивая руку. Это не случайный невежда, у варвара вид и взгляд человека, облеченного правом кричать. Следует проявить уважение, ведь Наставник учил чтить представляющих власть и даже сам снизошел до подчинения дикарям. Лю почтительно кланяется. Но монголу нужно не это, он заходится визгом, и подбежавший чериг торопливо подыскивает понятные любому разумному человеку слова. Ах, вот что! Лю вновь кланяется и извлекает из-под покрывала золотую табличку. Учителю теперь нет в ней надобности, и, следовательно, власти, вручившие ее, имеют основания востребовать врученное обратно. Возьми, животное, и пошел прочь!