Кристофер Сташеф - Маг-менестрель Страница 44

— Почему не рискнуть? На мне отражается твоя слава, а даже малая толика успеха мне не повредит, чтобы добиться расположения Панегиры.

Мэт надеялся только, что расположение не будет выражено в виде остро заточенных клинков.

Первая деревня, в которой они устроили представление, оказалась типичной для Латрурии. Там Мэт многое узнал, и с тех пор, сколько бы городков и деревень он ни посещал, где бы люди ни слушали его, с позволения сказать, песни, он уже не узнавал почти ничего нового. Народ был сыт, одет и обут. У страны был весьма процветающий вид, и хотя сервы и иомены с почтением кланялись проезжавшим лордам, они при этом не падали ниц, да и лорды не обращались с ними жестоко. Девушкам в деревнях не приходилось спешно отворачиваться к стене, когда по улице проходили благородные господа. Зрители, собиравшиеся послушать Мэта, правда, вздрагивали при каждом упоминании о Рае и благодати Божией, однако столь же неприятно на них действовало и упоминание о Дьяволе. Да, если и существовала на свете страна, где верили только в золотого тельца, то это Латрурия. Слишком часто народ здесь был наказуем лишь за одно упоминание Господа, а наказывали народ приспешники Зла.

Мэт снова убеждался: ведьмы и колдуны, продавшие души Дьяволу, делают это очень и очень по-разному. Да, они целиком и полностью преданы Злу, порокам, эгоизму, преданы тому, чтобы вредить по возможности другим. Разница же между могущественным колдуном и колдуном скромного пошиба заключалась в их способности ненавидеть и в количестве грехов. Как сказал Киплинг о маленьких демонах: «Они плачут о том, что слишком ничтожны и не смогли согрешить так, как им хотелось бы». Колдуны отдавались своему делу с одержимостью фанатиков, из чего бы этот фанатизм ни проистекал: из отчаяния ли, из желания ли отомстить чем-то оскорбившим их ближним, или из мысли о том, что, однажды отвернувшись от Бога, они уже ни за что не смогут к нему вернуться. И если фраза «я продал душу рок-н-роллу» означала, что человек, который так сказал, настолько предан любимой музыке, что для него нет в жизни места для чего бы то ни было, то продажа души Дьяволу означала: продающий целиком и полностью посвящает себя Злу и тому, чтобы вредить своим ближним. Чего же удивляться, что почти все в Латрурии при упоминании о колдунах непроизвольно оглядывались через плечо — даже теперь, через шесть лет после коронации короля Бонкорро, здесь царило чувство праздника, нежданного освобождения. Так, наверное, чувствуют себя детишки, выпущенные погулять в первый теплый весенний день.

Но когда погулять выпускают не детишек, а взрослых дядь и теть, они предаются этому с еще большей страстью, и кое-какие из их игр носят отнюдь не невинный характер, особенно если эти дяди и тети воспитаны безо всяких намеков на мораль и нравственность.

Мэт склонился к столу, стоявшему в общем зале трактира, и прошептал:

— Всякая девушка, на какую ни посмотри, похоже, кокетничает со всеми без зазрения совести.

Паскаль удивленно посмотрел на Мэта:

— Ну и что?

Мэт забыл, что родина Паскаля — Южный Меровенс. Стало быть, волна распущенности докатилась и туда. Мэт гадал, куда же подевались юные скромницы, которые сидели себе тихонечко да ждали, когда молодые люди обратят на них внимание. Пожалуй, они тут вымерли, и мало кто помнит о них, как о мамонтах и саблезубых тиграх. Неужели нынешние девушки настолько сомневаются в своей красоте и привлекательности, что сами обхаживают мужчин?

А судя по всему, девушки в этом кабачке в себе таки здорово сомневались.

Мэт смотрел по сторонам и размышлял. Зал был просторный, но с низким потолком. Тут стояли длинные столы, скамьи, а от печки струился дым — причем ровно столько, сколько нужно для того, чтобы посетители не чихали и не кашляли, но чтобы при этом дымок поднимался к потолочным балкам и вносил свою лепту в дело их векового закопчения. Кругом шумели и смеялись, чокались кружками с пивом и подливали себе и друг дружке из кувшинов. Пахло пивом и поджаристой свининой. Служанки хихикали, получая щипки, или с притворным возмущением обрушивались на нахалов. Ну а если мужчина оказывался ничего себе, то служанка могла потупить взор и обменяться с ним парой загадочных фраз, после чего спешила выполнять новый заказ.

— У вас, господин, руки больно грубые. Небось копаете целыми днями землю?

— Нет, милашка, это у меня мозоли оттого, что я монетки весь день пересчитываю!

— Монетки? Да они небось не ваши, а хозяйские — тут-то у тебя одни медяшки!

— Тут-то да, да в кошельке-то у меня еще есть. — И мужчина с ухмылкой ласково погладил свой кошелек. — Да ты сама подержи его, ежели охота!

Девушка склонилась, подвела ладонь под кошелек купца и взвесила его на руке.

— Богатенький, а?

Купец пожал плечами:

— Хочешь — сама проверь, когда работу закончишь.

— Ага, если не найду кого-нибудь получше тебя, а это нетрудно будет.

— Да ну? — ухмыльнулся купец. — И когда же мне поинтересоваться, нашла ты такого иль нет?

— А как луна взойдет! А пока закусывай почаще!

И служанка удалилась, кокетливо взметнув юбки, а мужчина с ухмылкой уставился на принесенные ею пирожные.

— Да ничего такого, — улыбнулся Паскаль. — А чего ты так нахмурился?

— Чего-чего... У него же обручальное кольцо на руке. Неужели он о жене и не вспоминает?

— Да что такого-то? Он недалеко от дома, и жена ни за что про него не узнает. И потом, ты что, думаешь, она так и станет верно дожидаться его, когда его так давно нет дома?

— Ну, знаешь... — надулся Мэт и вдруг почувствовал себя наивным идиотом. — Ты знаешь, я представлял что-то в этом духе.

Паскаль посмотрел на него в упор:

— Это что, в столице у королевы сейчас мода такая?

— Была бы мода, если бы королева распорядилась, — угрюмо буркнул Мэт. — А еще неплохо было бы, если бы она ввела кое-какие правила рыцарства. — Взглянув на другую парочку, Мэт добавил: — Они тут могли бы пригодиться.

За тем столиком, куда он смотрел, сидела дама в дорожном платье. Она потягивала вино и смеялась чему-то, что ей нашептывал рыцарь, склонившийся к ней и заглядывавший ей то в глаза, то за вырез платья. Другой рыцарь привалился к даме с другой стороны и тоже что-то такое шептал ей на ухо, от чего она краснела. Но вот она буквально побагровела — видно, первый рыцарь чем-то задел ее — и опустила глаза, однако не попыталась прикрыть вырез платья и не отстранилась, когда второй рыцарь, продолжая нашептывать, подсел к ней так близко, что их бедра соприкоснулись... Сел и первый рыцарь и тоже что-то проговорил. Дама сердито взглянула на второго рыцаря, затем повернулась к первому и кивнула ему так, словно приняла его. Затем она взяла его за руку, и они вместе направились к лестнице, ведущей наверх.